«6 августа утром мы двинулись к северу в направлении Ново-Архангельска. Было решено прорываться по берегу, вдоль реки Синюха».
Теперь они шли спешившись — последние остатки девяносто девятой. Винтовки и пулеметы против танков…
«Но все-таки нам удалось прорвать три-четыре немецких заслона. Люди дрались отчаянно, бросались в штыки, многие гибли… Так прошли километров семь-восемь, и наши силы иссякли…»
6 августа… Да, кажется, именно в эти дни все газеты, как сговорившись, вдруг замолчали о «героях Перемышля». Это понятно: о тех, кто попал в окружение, во время войны не пишут…
Но что же было дальше? Я смотрю на генерала. Он сидит, подперев голову руками.
— Дальше? — Он, встрепенувшись, отряхивает с себя остатки сна. — Дальше был плен. А потом, через несколько дней, побег… Три плена и три побега за два месяца.
Он вдруг улыбается, заметив вдалеке, на заборе, соседского мальчишку с зеркальцем.
— Вот пострел! Поди, за яблоками пришел. Так они ж еще зеленые!
Сорвав с ветки несколько яблок, он швыряет одно мальчугану, а другие кладет на стол, угощает меня.
— Между прочим, вот такими дарами природы мы тогда в основном питались. Пища беглецов — яблоки да картошка. Как немцы говорят: земля и небо.
И, уже оживившись, рассказывает о своих побегах, о товарищах, с которыми вместе пробирался к своим. Мне все это знакомо… Только имена другие: какой-то бригадный комиссар Аверин, какой-то старший лейтенант Скориков… И вдруг:
— А вод самым Киевом к нам присоединился еще один беглец, некий Логунович…
— Логунович! Подполковник?
— Да, командир какого-то разбитого артполка.
«Какого-то артполка»! Солнечный зайчик упирается мне в глаза. Плывет золотая река, колышется спелая рожь. «Беги к машине, спасай документы!» — слышу я голос моего командира. Я выполнил этот приказ, сжег документы. Но доложить не успел: не было уже ни полка, ни командира…
— Его звали Викентий Иванович?
— Кажется. Не то Викентий Иванович, не то Викентий Владимирович. Точно не помню, память уже начала сдавать.
— И вы вместе прошли к нашим?
— Вместе.
— А он жив?
— Нет, его потом убили. В сорок втором году.
Я встаю. Генерал бережно собирает листочки в папку. Он надеется, что еще опубликует свои мемуары.
— Значит, вы в Москву? Тогда передайте мой привет Павлу Прокофьевичу.
— Кому?
— Опякину. Бывшему командиру девяносто девятой.
Да, мир тесен! Или мне сегодня просто везет…
Павел Прокофьевич Опякин тоже генерал. И тоже уже в отставке. И тоже был в плену. И тоже бежал. Все то же…
И говорить ему об этих последних днях марша тоже трудно.
— Ильин дал вам в общем правильные сведения.