Один за другим они покидали родительский дом на Олд-Фарм-роуд, чтобы жить взрослой жизнью независимо от Маккларенов-старших.
И вот теперь, в эти тревожные октябрьские дни 2010 года, когда их отца госпитализировали после инсульта и все дети несли совместную вахту в больнице, чем-то напоминавшую неустойчивый плот на бурной реке, когда боишься поднять глаза от страха, что эти черные буруны сейчас тебя поглотят, они каждый вечер возвращались в общий дом, словно их волной прибивало к безопасной суше.
Все это было так странно, так жутковато и обескураживающе: дом нисколько не изменился, в отличие от них.
А может, они, как и дом, почти не изменились (в душе, по сути).
– Я останусь с мамой ночевать.
– Зачем? Я живу рядом, я с ней и останусь.
– Я привезла ее в больницу. Стало быть, я останусь, а утром отвезу ее обратно. Так проще.
– И чем же это проще? Я тоже могу ее утром отвезти.
– Все готова к рукам прибрать! Ты ее только расстроишь! – Злобная Лорен изобразила, будто она доит корову.
Уязвленная Беверли за словом в карман не полезла:
– Тебе же рано утром на работу. Школа ведь не может функционировать без «начальницы гестапо»?
Лорен взглянула на сестру испепеляющим взглядом. Лорен не могла не знать, как ученики называют ее за глаза, но что об этом знают посторонние?..
– Разумеется, я не поеду на работу, пока мой отец находится в интенсивной терапии!
В конце концов было решено, что, кроме Беверли, которой необходимо вернуться к семье, все останутся ночевать в родительском доме вместе с матерью.
– Так будет лучше. На всякий случай.
Джессалин участия в обсуждении не принимала. Она не понимала, считать ли себя тронутой такой заботой со стороны взрослых детей или угнетенной. Почему они говорят о ней так, будто ее нет? Их послушать, так она настолько стара и беспомощна, что не в состоянии остаться одна в собственном доме.
Она пыталась слабо сопротивляться, мол, сама приедет в больницу. Там и встретятся.
– Медсестра сказала «в семь». К семи и приеду…
– Нет, мам. Папа никогда бы не согласился, чтобы в такое время ты оставалась в доме одна.
Никто ее не слушал. Бросалось в глаза, какие они высокие, как над ней нависают. Даже самая младшая. И когда они успели так вымахать?
В их глазах вызов. При всей усталости и озабоченности это противостояние их возбуждает: они защищают интересы матери, и ей придется смириться. Она было открыла рот, чтобы протестовать, но силы ее внезапно покинули.
Да и приятно же, что ты не одна.
Когда-нибудь она скажет Уайти: Дети взяли все в свои руки. Они так обо мне заботились. Ты бы ими гордился.