– Уже поздно. Почему бы тебе не заночевать здесь?
– Я позвонила Стиву. Меня все ждут, так что я поеду. Завтра останусь… если папе все еще грозит опасность.
Беверли выглядела испуганной, изможденной. Все еще грозит опасность – эта фраза врача засела у нее в голове.
Том спружинил длинными ногами, резко встал и обнял сестру, сдерживая накатывающие слезы. Беверли прижалась к нему.
– Эй, с папой все будет хорошо. Уайти Маккларен нас всех переживет.
Вирджил в растерянности замер в отдалении, словно в ожидании, что сестра сейчас обнимет его.
Но Беверли уже в дверях бросила обоим братьям:
– Спокойной ночи!
«Твою радость определяет твой самый безрадостный ребенок».
(То ли кто-то сказал, то ли она это услышала по телику.)
(Глупая банальность? Или это правда? Болезненная правда?)
Уайти так не считал. Уж он-то точно.
– Мы даем им жизнь и готовим к свободному плаванию, как такие лодочки. Но после, условно говоря, двадцати одного года они вправе сами выбирать свой маршрут. А наши дети давно прошли этот рубеж.
Уайти рассуждал так здраво, что в его правоте можно было не сомневаться.
И тем не менее она не соглашалась. Возражения сами собой напрашивались.
Часа не проходило без того, чтобы Джессалин не подумала о каждом из своих детей. Не важно, что они выросли, что они давно «взрослые». В каком-то смысле это делает их еще более уязвимыми. Ибо они теперь описывают удаленные от нее концентрические круги.
Это как базы на бейсбольном поле. Первая база: Том. Вторая: Беверли. Третья: Лорен.
(Мысленно она видит их детьми. Долговязый Том с надвинутой на глаза бейсболкой.)
На этом метафора заканчивалась. Потому что были еще Вирджил и София. Младенцы! Их мать меньше о них думала по той простой причине, что они занимали меньше лет в ее жизни. Как ни странно, но в ее снах детей всегда не хватало, она постоянно забывала кого-то из тех, кто у нее родился.
Это был невыразимый ужас. И одновременно бессмысленный, нелепый. Если бы Уайти узнал, он бы так хохотал! И дети тоже.
А Вирджил процитировал бы какого-нибудь древнегреческого философа-ворчуна[3] – дескать, лучше было бы и вовсе не родиться. Бред!
– Может, у других матерей иначе. А я всегда буду чувствовать свою ответственность за них.
– Но дорогая… это же глупо. Просто ты такая.
Уайти поцеловал ее в прохладные губы. Собственные губы казались ему (излишне) горячими.
– Надеюсь, за меня ты не чувствуешь ответственности, – сказал он.
Джессалин отстранилась, как после легкого укола.
– Еще бы! Конечно чувствую, дорогой. «В болезни и здравии». Это свойственно любой жене.