— Не кажется ли вам, — пытал Хмырь Филдса, — что мою конспиративную кличку Хмырь следует сменить на более звучную — Цинь?
— Я полагаю, — раздраженно отвечал Филдс, — что, проконсультировавшись с психоневрологом, мне придется удовлетворить вашу просьбу, если, разумеется, вы не найдете в себе сил отречься от императорского престола. Я, конечно, понимаю — ночная вульгарная посудина затмила здесь все остальное, но это еще не означает, что я и дальше позволю вам корчить из себя восьмое чудо света!
— На колени, жалкий сатрап!!. В шанхайскую каталажку!
Филдс так и не свыкся с хмыревскими всплесками великоханьского шовинизма, которые он относил к хромосомной несостоятельности сына надомного фельдмаршала и фрейлины-старорежимницы.
Полное отсутствие интеллекта, духовной красоты и личной гигиены у Анастасия Евлампиевича раздражали агента 6407. Хмырь не понимал и не ценил тонкого юмора Филдса, а также не развивался культурно: единственной его любимой книгой была «Из пушки на Луну» (он мечтал поскорее избавиться от земных хлопот). В кино он не ходил («Обман зрения!»). Правда, обожал наблюдать за пернатыми («Интересно птичка серит — вся нагнется и дрожит»). Женщин не воспринимал («Создал боженька три чуда: черта, бабу и верблюда»). Современную поп-музыку игнорировал («От нее мухи дохнут»). Закладывал за воротник («Вредно, но не могу сдержаться!»). Ноги никогда не мыл («А мне вот нравится, и все тут!»). Был на редкость упрямым («Я принципиальный человек») — и т. д. и т. п.
«Мы с Хмырем — антагонисты, — твердил себе в свободное от работы время Филдс. — Этот прокитайский недоумок и замшелый куркуль неисправим, нам придется расстаться». Но одно дело — убрать нерадивого гражданина Боцманова, другое — лишить разведку резидента с секретной ставкой.
Филдс запросил ЦРУ: как быть? Ответ гласил: исправить ублюдка методом душевного проникновения.
Если помнит внимательный читатель, наше повествование начиналось словами: Джон Филдс, он же… и т. д., он же Эльза Мичигановна Горбарец. Тут нет ничего удивительного — такова многоликая профессия агента ЦРУ. Так вот, однажды…
Анастасий Евлампиевич восседал на антикварной ночной вазе, упиваясь драматическими коллизиями бессмертной жюльверновской «Из пушки на Луну». Пушка успела выстрелить, когда раздался протяжный звонок в дверь.
— Уж эти мне жэковские слесаря! — ворчал Хмырь, отодвигая тугие входные задвижки. — Почто им так приглянулся наш мшистый сортир?
Хмырь приоткрыл дверь и… растерялся: перед ним стояла незнакомая женщина.
— Что вам угодно? — нерешительно произнес он.