— Мне угодно видеть вас.
— Меня?..
— Именно вас. Но, может быть, вы будете так любезны и пригласите даму войти?
— О да, прошу!
Они очутились в полутемном коридоре, заваленном старым хламом.
— Осторожней, не поскользнитесь, — предупредил вольнодумец. — Мне часто приходится натирать паркет с целью придания жилищу надлежащего вида…
Но Хмырь опоздал — дама поскользнулась и, растянувшись на полу, бездыханно замерла.
— Эй!.. Как вас… очнитесь! — тормошил ее Хмырь. — Будет вам валяться посреди коридора! Нашла место, где соблазнять кавалера Анны! Слышите, вставайте или я позову городового, то есть милицию!
«За какие такие грехи свалилась ты на мою голову?!» — растерянно думал Хмырь, волоча даму из коридора в комнату. Взвалив неподвижное тело на диван, Анастасий Евлампиевич, тяжело отдуваясь, машинально уселся на ночную вазу и стал думать дальше.
Облегчившись и обретя уверенность, он встал, взял сумочку, оброненную незнакомкой, и вытряхнул на стол содержимое: губную помаду, пудру, тени для век, бумажные клочки, таблетки бромкамфары, ключи, паспорт и конверт с надписью «Анастасию Евлампиевичу от мамы». В паспорте значилось: Горбарец Эльза Мичигановна, 1938 года рождения, надсменка, место рождения — Верхний Утюжок, место проживания — Жмеринка, не замужем, в графе «дети» стояло: Горбарец Анастасий Евлампиевич. Тысяча чертей! Быстро вскрыв конверт, Хмырь прочитал: «Ненаглядный сынуля! Прости свою легкомысленную мать! Бросив тебя посреди проселочной дороги в возрасте трех месяцев, я сбежала от твоего отца, бабника и пропойцы, к зам. председателя жмеринского производственного объединения «Кафельная плитка» товарищу Горбарцу. Он оказался негодяем, обманув меня в лучших чувствах. Вернувшись на проселочную дорогу, я тебя там не нашла. Очевидцы рассказали, что ты был подобран хорошими людьми и увезен в неизвестном направлении. Я была безутешна! Но вот, в конце долгих скитаний, потеряв всякую надежду, я совершенно случайно обнаружила тебя на улице, подпирающего водосточную трубу, навела справки и отыскала адрес. Думаю, что при виде тебя упаду в глубокий обморок. Поэтому я заранее написала это письмо, с тем чтобы, когда я буду в обмороке, ты смог его не торопясь прочесть, простить свою легкомысленную мать и расцеловать меня, лежащую перед тобою». Отложив письмо, Хмырь замер, не в силах произнести ни звука…
— Что ж ты, подлец, не целуешь свою мамашу?! — раздался голос с дивана. — Я, между прочим, уже очнулась!
— Постойте… постойте… — туго соображал Хмырь. — Значит, вы… моя мать?
— А чья же? — обиженно отозвалась дама.