Тут-то Кампьен и понял, в каком кошмаре жила Рене эти дни. Как будто она своими словами сдернула с его глаз повязку, и он увидел, что стоит за ее бравадой, жалкими потугами вести праздный, пустой разговор. Кухню точно окутывало густое облако страха, вытеснившее все другие эмоции — волнения, любопытство, интерес к полиции, прессе, публике.
— Я так рада, что вы согласились мне помочь, — продолжала она. — Я знала, что вы согласитесь. У вас в душе есть задор. Я никогда этого не забуду. Но вернемся к нашим делам. Простыни, должно быть, уже проветрились. Миссис Лав!
— Звали меня, мисс?
Из дверей донесся древний, как бы простуженный голос, сопровождаемый довольным фырканьем, и в кухню резво вкатилась маленькая старушка в ярко-розовом комбинезоне. У нее были алые щечки и небесно-голубые глаза, которые, несмотря на ревматическую подслеповатость, смотрели на мир с живым любопытством; на голове, облепленной реденькими кудряшками, красовалась голубая лента. Остановившись в дверях, она вопросительно воззрилась на Кампьена.
— Ваш племянничек? — вдруг выкрикнула старушка. — А? Несомненное семейное сходство. Семейное сходство, говорю.
— Очень рада, — тоже прокричала в ответ Рене. — Пойдем постелем ему постель.
— Постелем ему постель, — повторила миссис Лав, точно сама давала распоряжение, причем в ее голубеньких глазках прыгал какой-то невысказанный вопрос. — Я сварила овсянку, — продолжала она басом. — Сварила овсянку, говорю. И поставила упревать в «стеганый» ящик. Да, заперла на замок. Вот ключ, — и она похлопала себя по тощей груди. — Когда понадобится, скажете.
Вошедший за ней Кларри не выдержал и прыснул. Старушка повернулась и укоризненно глянула на него. Вид у нее был как у котенка, которого дети нарядили для забавы, как куклу. Кампьен смотрел на нее во все глаза.
— Вам смешно, а я говорю: береженого Бог бережет, — прогудела миссис Лав. — Да, мил человек, бережет!
Она повернулась к Кампьену и, перехватив его восхищенный взгляд, так и засветилась чисто женским удовольствием.
— Вам этого не понять. Мужчины многого не понимают. Знаете, почему я здесь? Да потому, что мои друзья думают, что я веселюсь в кабачке. Они говорят, нечего впутываться в эту историю. Не ровен час, еще и в газетах пропишут. От полиции так и так надо держаться подальше. Но не могу же я оставить ее одну. Как стало темнеть, я и пришла. К вечеру, говорю, но пришла.
— Что верно, то верно, пришла, старая шутиха, — ответила со смешком Рене, но в голосе у нее слышалось явное недовольство.
— Я у нее работала еще в старом доме, — громыхала миссис Лав. — Иначе здесь сейчас и духу моего бы не было. Да, не было! Я не трусиха, но и на рожон не полезу.