— Это интересно… Какую сумму она должна была платить?
— Три фунта, как и все. Но я вам должен открыть одну вещь: Рене — богатая женщина.
— Вполне возможно.
— У нее есть деньги. Очень много денег, — уныло проговорил Чарли Люк. — Надеюсь, она не состоит в заговоре с Джесом Пузо. Это бы убило мою веру в женщин.
— Не думаю. Она не потащила бы меня в полночь любоваться на его фокусы, будь она его сообщницей.
— Что верно, то верно, — просиял молодой человек. — Ну, мне пора, очень много дел накопилось! А банкира мы пойдем повидать? Его зовут Генри Джеймс — не знаю, почему мне это имя знакомо. Хотелось бы там быть около десяти.
— А сколько сейчас? — Кампьен устыдился, что все еще валяется в постели. Его часы, по-видимому, остановились — стрелки на них показывали без четверти шесть.
Люк вытащил из кармана пальто серебряную луковицу и энергично постучал по ней пальцем.
— Ваши часы идут почти точно, — сказал он. — Сейчас ровно без десяти шесть. Я сюда пришел в начале пятого, но не стал вас будить, побоялся, что вы поздно легли.
— Старики любят поспать, — усмехнулся Кампьен. — Вы будете заниматься в ближайшие часы писаниной?
— К сожалению, да. Никто за меня этих мелочей не сделает. Не хватает рук Да, вот еще что пришло, — он устремил взор на листок почище других. — Записал для памяти. Начальник чарльзфилдской тюрьмы сообщает, что у них в заведении отбывает двухлетний срок за ограбление квартиры некто Люки Джефрис. Он, по их мнению, при смерти. У него что-то с желудком. Вот бедолага, — без тени улыбки вставил он и продолжал: — Он бредит и то и дело шепотом говорит: «Эйпрон-стрит, только не посылайте меня по Эйпрон-стрит». Повторяет без конца. Когда приходит в себя, его спрашивают, что это за Эйпрон-стрит, но он либо не может, либо не хочет отвечать. Говорит, никогда о такой улице не слыхал. В Лондоне, оказывается, три Эйпрон-стрит, и начальство тюрьмы уведомило об этом полицию всех трех прилегающих округов. Возможно, к нашей это не имеет никакого отношения. Тем не менее принять к сведению стоит.
Кампьен быстро сел, знакомый холодок, такой сладостный и вместе укоряющий, пополз между лопатками.
— Он чего-то боится, я правильно понял? — спросил он.
— Скорее всего. Тут еще несколько слов. Врач говорит, он обливается потом, мечется. Другие слова, все они — непечатные, произносит громко, а как дойдет до улицы, еле слышно шепчет.
Кампьен сбросил с себя одеяло.
— Встаю, — сказал он.