Все хохотали, а один молодой жизнерадостный прошляк, Барбулия Пак Чжонхи, и вовсе давился от смеха и всё переспрашивал:
— Так значит, как индюк…
— Совершенный индюк, — с серьёзной миной констатировал Пончо, и тут же живо изобразил, — бурлю-бурлю-бурлю-бурлю-бурлю!
— А… она-то как же?
— А она привычно так вздыхает и говорит с досадой: «Ну вот, опять нашел себе какую-то уродину… Такой вечер испортил!»
Незаметно на столах появилось «Тройное оресфейское» — поди, слуга из погребов Лактанция доставил, — и закуска, явно детсадовская, потому что всё было мелко нарезано, а то и перетерто в кашицу. Впрочем, это никого не смущало, и сидели, задёрнув шторы, совсем неплохо, причем Пончо, Шизаяц, Алаверды с его репликами, Барбулия и ещё пара языкастых устроили, не отрываясь от едопития, нон-стоп историй, анекдотов и словоигрищ, так что гомон и гогот не затихали ни на минуту. Рамон изредка вставлял слово, но больше расслабленно пил и столь же расслабленно слушал — постепенно происходящее отдалилось от него и ритмично прорастало в светлое поле сознания отдельными сучковатыми ветками:
— Дырка в сыре не то же самое, что сырка в дыре!
— Диалектика материи и пустоты, хо-хо!
— Привет, кожедуб!
— Почему это я кожедуб?
— А ты докажи, что ты не кожедуб или, на худой конец, не можжевел!
— Мамой клянусь, лампочка была в шестнадцать ильичей…
— Больной, как тумба, всюду прикроватен…
— Господин Бон-Лимон? Прошу. Прозетрим просмаквать фильмац!
— Пупсы бывают двух видов — простые и электронные.
— Да-да, простые и очень простые.
— Сорок тысяч бензовозов без Андрила безандрило…
— Я шина зимняя! Нет, Зина шимняя!
— Мечи заворожённые мечи!
— От свечи Ильича занялась чесуча!
— Не занялась, а завелась…
— Нет, всё-таки ты настоящий кожедуб!
Звучала, конечно, и настоящая лирическая поэтобатика — так, заезжий эксунквийский словодел Пуркуапад, маленький живоглазый седой человечек с подвижными чертами, говоривший всегда порциями, за которыми наступало долгое молчание, расщедрился-таки на личное:
— А у нас в Экс Ункве я один мирую-словодельствую. Называется «Пролюбофь». Слушайте.
Захотелось окуклиться.
Понемногу, по-питерски!
Захотелось вакации.
Всё к тому и вело…
Пахла мёдом с акацией.
Сиганула по-спринтерски.
Ромодановско углице…
Йокс амбер дырдымло!
Ой друзья вы товарищи!
Ай же бирища пенные!
Ромодановско углице.
Где пошло, там пожгло…
Факел в жопе пожарища!
Бейте чашки коленные!
Напоследок окуклиться…
Йокс амбер дырдымло!
В конце концов начинающий румяный словопрыга Бардзо Вохминский вскочил на соседний крикнувший всеми своими деревянными костями столик и срывающимся голосом отважно продекламировал: