— Ну и каким же должен быть ваш подвиг? — не утерпел Пончо.
— Ультрапьеса. Супердейство на необозримую массу тонно-человек. Нечто, равное древнему Искусству Стадионной Волны. Ты видел, пофигист, запись, как хоронили твоего любимого прачеловского вертуна-мунволкера?
— Видел, и даже вcплакнул!
— Ну и дурак. Они же его сами до этого и довели! А он, правда, их… Короче, под впечатлением этого глобального фьюнерал-феста я начал писать Пролог! Вот его зачин.
Шизаяц прокашлялся, подбоченился, стянул с головы подметающего Ханумана очки, победоносно водрузил их себе на нос и широко, как глашатай великих и невыразимо-древних королей, чье имя смерть украла и унесла на чёрном скакуне, развернул воображаемый свиток:
— Пролог памяти моего друга Майкладже, насмерть заклёванного шприцорукими, а также мамами захлебнувшихся ливнем тупых индюшат, слишком широко растяпивших клювы! Не пейте ливень, суки!
Пока тебя не видят,
Ты к видимости глух.
Когда тебя увидят –
Вынь заячий треух.
Пока тебя не помнят,
Хоть целый свет кадри.
Когда тебя запомнят –
Свобода лишь внутри.
Пока тебя не любят,
Любви ты ищешь ход.
Когда тебя полюбят –
И смерть их не уймет.
— Всего в Прологе четыре основные темы человечества: бог, искусство, женщина и война. Про бога вы примерно слышали, искусство рождается через нас непрерывно и самоимённо… С женщиной проще всего — тирсы-пирсы, сосцы-песцы-бубенцы, это ещё прачеловские мудрейшины-соломоны знали. Что-то вроде, — и он сменил тон на мечтательно-медитативный, а очки стекол влажно заблестели:
Пальцы ног твоих
в темноте на мне
словно куча холодных креветок
— Потрясающе, — сдержанно одобрил Лактанций. — А чем же занят в этом Прологе Хануман?
— О, Хануману всегда достаётся вдохновенная роль тарана, пробойника гипсокартонных стенок разума! Я ему жутко завидую, ибо просто обожаю упаднический треск гипсокартона! Давай, Хануман, вдарь нашу, удалую-пробойницкую, «А и шандарарахнем фразером, бразеры!» или нет, вот эту, самоновейшую, про пшеронов!
— Какой Пропшеронов? Не тот ли, которого я знаю, такой седенький, и от него всегда воняет чесноком и вареными яйцами! — оживился Бардзо.
— Пшероны — это вороны, клюющие пшено на перроне, дурья башка, — авторитетно начал пояснять Барбулий, но в этот миг взорвался декламацией Алаверды (а надо сказать, когда Алаверды тянуло на декламацию, орел не взмахивал крылами и звезды жались в ужасе к луне):
Апшеронский першерон!
Першеронский апшерон!
Апшерон першит обширен,
Першерон обшит марширен,
Ляля фам шерше фарширен
Маршеронский шершерон!
Виршеронский виршерон.
Буршеренский шиншеран.