— Купил шалфей, как древний грек, — не то пошутил, не то процитировал словомел и загремел, задвигая куда-то за полку состоящий из коробочек, чашечек, плошек, банок, свежих и засушенных растений, саше-маше etc. беспорядок на длинно растресканном подоконнике, а после, когда гости расселись по креслам и стульям (не обращая внимания на их старческие кряхты и скрипы), поправил тогу, подошел к бюро, положил руку на лежащую на нем толстенную красную папку «искож» и начал:
— Не приходило ли вам никогда в голову, друзья мои, одно совершенно обычное, но вместе с тем странное обстоятельство… А может, и не обстоятельство, а всего лишь ощущение… или даже послевкусие этого ощущения — знаете, как пульсирующая цветомузыка под веками после яркого света! Живёшь, живёшь — и вдруг точно озябнешь: где я? что я? кто я? с кем я? И тогда, отодвинув ставшую прозрачной повседневность с её заботами, рутиной, домашней руганью и прочими ядохимикатами, с удивлением осязаешь каждой клеточкой тайну… Помните сумасшедшую березу, выросшую в маленькой трещине между четвертым и пятым этажами Горэлектросети и на ветру гордо сигналящую облакам, словно она — прощальный маяк их отныне бесконечных странствий! Разве никогда не казалось вам, что зала — да хотя бы вот эта! — в прищуре ласковой солнечной дремоты и в глухом ночном мраке — это две разных залы, даже более, два разных места жизни, потому что одно невесомо путешествует вместе с твоими грезами, лучезарит мосты-лестницы из пылинок, а другое сейчас камнем уронит на дно тяжко зашторенный парусник, невыносимо-грузную, давно забытую одинокую душу, и некого позвать, и уже не надеешься дожить до следующего удара сердца, следующего вздоха…
Он замолчал, понурив голову.
— У нас в Академии, — заговорил Рамон, чтобы не затягивать молчание, — у нас в Академии есть такое упражнение, называется Иномирец. Без предупреждения, поодиночке, по своему собственному графику, Лорд-Академик Дориан Фелиций пси-приказом разрешает испытуемому находиться только в сидячем положении на полу, а передвигаться на корточках, то есть уполовинивает рост и попутно блокирует слух, чтобы изолировать от окружающих и не дать им свести упражнение к шутке. Длительность испытания тоже устанавливает Лорд-Академик, и она увеличивается, если товарищи пытаются помочь. Ты вынужден ориентироваться в беззвучном мире полуроста заново и самостоятельно — так вот это, Квазид, совершенно иной мир! Любая дверь, стена, коридор, мебель — всё другое!
Квазид задумчиво кивнул, но продолжил что-то свое:
— А птица, только что среди детских голосов промелькнувшая беззвучно-низко за дощатым забором, прошившая солнечное зазаборье такой ошеломлённо-раздробленной тенью, словно это и не птица вовсе, а чья-то только что навсегда украденная жизнь! И такая звонкая до ужаса ПУСТОТА за ней — на один лишь миг…