Первым делом необходимо было срочно напечатать воззвание. Благо типографский станок был реквизирован, уже к вечеру листовки в достаточном количестве были изготовлены и розданы населению. С собранием тоже не затягивали: прямо в казармы пригласили главных представителей закона, выборных присяжных заседателей, старост и предложили им принять присягу временному правительству. Все они, как один, поддержали новый порядок Тело Диктатора решено было предать земле без промедления и пышного обряда. Поручили это дело двум опытным монахам. Еще был вызван казначей: его попросили представить отчет о состоянии государственных финансов. Все денежные средства, находившиеся в его распоряжении, равно как и те, что были обнаружены в покоях Диктатора, конфисковали, и вечером того же дня всем армейским подразделениям выдали месячное жалованье.
Целый день мы с генералом работали, не покладая рук, только к вечеру решили сделать передышку и перекусить: еду нам принесли прямо в казармы, где мы организовали штаб-квартиру временного правительства. То и дело гонцы докладывали об отношении населения к перевороту. Из их сообщений следовало, что первоначальное изумление сменилось всеобщим ликованием, и действительно поздно вечером, когда большую часть солдат отпустили по домам, на городской площади народ устроил настоящие гуляния с танцами и песнями, которые затянулись чуть не до утра.
Так свершилась революция. Она мало походила на то, что обычно понимается под революцией. Во-первых, она закончилась почти бескровно: был убит один человек, тиран, которого никто, насколько нам было известно, не оплакивал. Во-вторых, все прошло тихо, — никто особенно не торжествовал и не радовался. Танцы, устроенные вечером на площади, могли бы с таким же успехом завершить праздник освящения десятины. В-третьих, не было народного героя. Генерал Сантос вел себя подчеркнуто скромно, а настоящий герой, убийца тирана Итурбид был счастлив, что остался в живых. Он даже не выразил желания встретиться с сослуживцами, и только по личной просьбе генерала Сантоса остался в канцелярии, безучастным свидетелем последствий своего геройского поступка.
В ту ночь все заночевали в казарме. Наутро мы быстро провели опрос штатных сотрудников правительства и произвели новые временные назначения армейских и гражданских чиновников. Меня самого назначили секретарем правительства и даже выделили кабинет и спальню здесь же, в казармах. Кроме самых срочных дел, не терпящих отлагательства, заняться особо было нечем: все должно было решить народное собрание. Только оно было правомочно одобрить декрет временного правительства, изложенный в воззвании, и избрать правительственный совет. Впрочем, одно решение временное правительство все-таки приняло: до заседания народного собрания мы приостановили уплату церковной десятины, что вызвало резкое недовольство епископа. Как ни уговаривал он генерала Сантоса пойти на попятную, тот был неумолим: все вопросы, повторял он, будут вынесены на суд народа или его представителей. Тогда епископ, напрочь забыв о чувстве собственного достоинства, обычно свойственном церковнослужителям его ранга, начал поносить принципы либерализма, повторяя, что народ слишком туп и невежествен, чтоб управлять страной, что народ — это ребенок, которого надо заставлять слушаться своих учителей, что без принуждения народ снова впадет в дикость и варварство, от которых его отучила Святая Церковь. Но генерал твердо стоял на своем: народ получит то правительство, которое он сам выберет, пусть даже себе на погибель. Только, по мнению генерала, последнего не произойдет, ибо народ по природе своей миролюбив и усерден в разумных пределах, и, если оградить его от эксплуатации падких на прибыль иностранцев, то он заживет спокойно и счастливо.