Ровно и весело стучит ткацкий станок, хоть пляши под его песню:
Кикобатато́н
Кара́н-коро́н,
Кикобатато́н
Кара́н-коро́н.
А тем временем старики идут всё дальше и дальше. Путь в город неблизкий. Через одну гору надо перейти, через вторую перевалить, а третья в облаках скрылась.
Высмотрел Аманодзяку дедушку с бабушкой своими совиными глазами. Ухо наставил, слушает, о чем они толкуют между собой.
— Купим для Урико-химэко красное платье, — говорит старик.
— А еще узорный платочек. И сластей разных, — говорит старуха.
Облизнулся Аманодзяку. Как бы ему перехитрить стариков, забрать себе все гостинцы?
Побежал Аманодзяку к хижине и начал стучать в дверь одним пальцем: тук-тук-тук…
Тихо-тихо, сладко-сладко заговорил Аманодзяку, словно лесной ручеёк:
— Урико-химэко, открой дверь. Я тебе принёс вкусных груш.
— Не надо мне груш, не отопру дверей. Бабушка с дедушкой не велели чужих в дом пускать.
Аманодзяку застучал чуть погромче: тук-тук-тук… И начал просить, словно голубь воркует:
— Урико-химэко, Урико-химэко, я тебе моток пряжи принёс, тоньше паутины, белее снега. Хочешь покажу?..
Тук-тук-тук…
— Приоткрой дверь хоть на один ноготок.
— Покажи пряжу. Нет, не вижу ничего.
Тук-тук-тук…
— Приоткрой дверь хоть на палец, увидишь.
Открыла Урико-химэко дверь чуть пошире.
Тук-тук-тук.
— Позволь мне хоть голову просунуть! — заревел Аманодзяку, словно медведь.
Испугалась Урико-химэко, выпустила дверь из рук.
Как вихрь ворвался Аманодзяку в хижину. Косматый, мохнатый, рот до ушей, совиные глаза, длинные когти.
— А-а, моя взяла! Теперь я здесь останусь, мне привезут дедушка с бабушкой гостинцы из города.
Схватил он Урико-химэко, взвалил на плечи и унёс в горы. А там крепкой верёвкой привязал её к вершине сосны.
— Здесь тебя никто не услышит.
Плачет Урико-химэко горькими слезами, зовет на помощь.
А хитрый Аманодзяку повязал платочком свою косматую, лохматую голову и сел за ткацкий станок.
«Теперь, — думает он, — так я стал похож на Урико-химэко, никто не отличит. Отдадут мне старики все гостинцы…»
Стучит ткацкий станок как попало, словно о камни спотыкается:
Додабата́н, додабат́ан,
Дотяра́й, батяра́й.
— Испортил Аманодзяку мой узор, — плачет на дереве Урико-химэко. — Все нити порвал и спутал. Дедушка! Бабушка!
Услышали птицы, встревожились. Коршун над сосной кружит, вороны с криком на ветки садятся, петух крыльями хлопает.
Но вот вернулись старики. Остановилась бабушка перед дверью:
— Ткацкий станок словно бы разладился. Неровно он стучит, не по-прежнему.
Тук-тук-тук…
— Открой нам дверь, Урико-химэко.
— А гостинцы принесли? — откликнулся Аманодзяку.