Ещё больше встревожилась старуха:
— Охрипла наша девочка, уж не простудилась ли?
— Почему так птицы кричат? — прислушался старик.
Но тут Аманодзяку распахнул дверь настежь.
Видит он, стоят перед ним старики, смотрят на него во все глаза, рты раскрыли.
Вдруг старик затопал ногами, замахал руками.
— Кукареку! Кукареку!
От испуга задрожал Аманодзяку, подпрыгнул. Что такое, отчего старик петушиным голосом кричит «кукареку»? Привык Аманодзяку всех передразнивать. Вот и сейчас, сам того не желая, тоже стал кричать:
— Кукареку! Кукареку!
А старуха всплеснула: руками.
— Кар-р, кар-р, кар-р!
Еще больше испугался Аманодзяку, что такое? Отчего старуха каркает, как ворона? От страха у него всё в голове спуталось. Завопил и он:
— Кар-р, кар-р, кар-р…
Бросились старики на Аманодзяку:
— Пироро, пироро, пироро!
Отчего старик кричит, как коршун?
— Пироро, пироро, пироро! — вопит Аманодзяку. — Кар-р, кар-р, пироро, кукареку!
Невдомек ему, глупому чудовищу, что это птицы кричат, подняли во дворе переполох. Старики-то от неожиданности словно онемели, словно языка лишились, молча гонят Аманодзяку: старуха метлой, а старик — бамбуковым шестом.
Бросился Аманодзяку бежать.
А птицы на него налетают сверху, клюют, бьют крыльями…
— Где наша Урико-химэко? — плачут старики. — Где, где она? Жива ли?
— Жива, жива! — отвечают воробьи. — Жива, жива!
— Украли! — галдят вороны. — Украли, украли!
— Вон куда-куда-куда её унесли! — бежит петух к высокой сосне, подпрыгивает, через ямы перелетает, дорогу показывает.
— Дедушка, дедушка, я здесь, сними меня! — просит Урико-химэко.
Полез старик на дерево, отвязал Урико-химэко, привёл её домой.
То-то радости было!
Получила Урико-химэко подарки. Нарядилась и стала краше прежней.
Никогда больше не приходил злой Аманодзяку. Только иногда слышала Урико-химэко, как кричит он далеко в горах:
— Кар-р-кар-р, кукареку, пироро!
Всех передразнивает Аманодзяку. Говорит чужим голосом, а свой потерял.
И теперь зовут его: горное эхо.
БОБ, КОТОРЫЙ УМЕЛ ПЕТЬ ПЕСНИ[16]
Китайская народная сказка
В одной деревне жили отец и его сын А-ту. Они обрабатывали своё маленькое поле — тем и кормились.
Ещё только светать начнёт, а они уже в поле работают, головы не поднимают, спины не разгибают. И всё же не было у них достатка.
Отец был стар, А-ту — слишком мал. Мотыга, которой он работал, была пожалуй, в три раза больше его самого.
Вот как-то поспели у них на поле бобы. А-ту нарвал, к обеду стручков и, усевшись на пороге дома, стал их чистить. Чистил и напевал:
— Синие, зелёные, красные бобы! Ай-я, ай-я, красные бобы!