Даветт рассказывала Команде, но не стала описывать то, как они с Китти, готовя еду, танцевали перед Россом. Разве о таком можно рассказывать? Как она вообще могла вести себя так? Тянуться к верхней полке, чтобы достать нужное, склоняться над ним, сгибаться вдвое, чтобы пошарить по нижним полкам. Даветт корчилась от стыда, вспоминая, как они с Китти, изнемогая от похоти, соревновались в развратности и вульгарности.
Нет. Невозможно рассказать.
Зато можно рассказать про еду.
– Росс никогда не ест, – укоряюще пояснила Китти, когда тот отказался от бифштекса.
Росс сурово, включив Голос, объяснил, что у него собственная диета. Говорил он с улыбкой, но та тоже казалась кривой и холодной. Даветт чуть не подпрыгнула от страха, услышав этот его тон.
Но так ничего и не поняла и решила больше не касаться болезненной темы.
К тому времени как приготовилась еда, подружки уже чуть не задыхались от страсти. Даветт уселась за стол, но от возбуждения есть совсем не хотелось.
– Но ты должна быть очень голодна, – глядя в глаза, прошептал Росс. – Ты не ела двадцать четыре часа. Посмотри на этот толстый сочный бифштекс. Он то, что тебе нужно.
И тут же нахлынул голод. Ничто в мире не казалось таким прельстительным, как аромат еды. Она зверем набросилась на бифштекс.
– Уже лучше? – любезно поинтересовался Росс, когда она доела.
Даветт с удивлением посмотрела на него. Она и забыла о его присутствии. Она забыла вообще обо всех и вся, кроме еды, взглянула на тарелку и обнаружила ее идеально чистой.
Как удивительно. Будто меня зачаровали или в этом роде.
Но, конечно, она и была зачарована – Россом. И он мог крутить и извращать чары, как хотел. Понимающе улыбнувшись, он снова заставил подруг запылать страстью.
Тут же все трое поднялись в спальню Даветт, и та пыталась отыскать в себе хоть призрак стыда, когда слушала, как парочка рядом обнимается и копошится в прохладных простынях. Но она не ощущала ни стыда, ни ревности – одно настырное, жаркое нетерпение. Ну когда же ее очередь?
Она вскоре пришла, а вместе с ней и глупая тщеславная надежда на то, что крики и страстные стоны окажутся такими же соблазнительными и громкими, как у Китти.
Даветт умолкла, ощутила тяжелую тишину, повисшую в комнате мотеля. Феликс наклонился, протянул стакан воды. Даветт поняла, что уже два часа глядит только в пол и на лицо Феликса, заставила себя посмотреть на остальных, заглянуть в их встревоженные лица – сконфуженные, смущенные, виноватые. Конечно, они переживали за нее. Но то, что она рассказывала о больной беспамятной похоти, не прошло мимо ушей. Напряжение свинцом висело в воздухе.