Некогда Роб Гилсон описал «ничейную землю» как «абсолютнейшую из преград, которую только можно возвести между людьми». О подробностях того, что там произошло, по-видимому, остается только гадать. Однако один из его приятелей, капитан, получивший пулевое ранение спустя десять минут после того, как сам оказался на нейтральной полосе, уверял, что своими глазами видел, как Гилсон ведет своих солдат вперед «совершенно спокойно и уверенно». Для Брэднема, денщика Роба, время и расстояние до бесконечности растянулись: как он впоследствии вспоминал, около девяти утра Гилсон все еще продвигался вперед и уже прошел несколько сотен ярдов (таким образом он должен был бы оказаться уже на немецких позициях), когда Брэднем и сам был ранен и громко закричал; но жестокий приказ не оставлял места сомнениям: наступление следовало продолжать любой ценой. Затем выбыл из строя старый майор Мортон, близкий друг Гилсона. Рота осталась без командира, и прямо посреди нейтральной полосы Гилсон получил приказ майора принять командование. Он принял приказ к исполнению и снова двинулся было вперед, словно на параде, но тут и он сам, и старшина Брукс были убиты разрывом снаряда. Отползший назад рядовой сообщил раненому Брэднему, что его лейтенант погиб. Позже еще один из солдат рассказывал, что нашел Гилсона позади, в передовом окопе, как если бы он сам туда как-то добрался или его оттащили, но признаков жизни он не подавал.
Далеко оттуда отец Роба Гилсона, директор школы короля Эдуарда, готовился к проведению ежегодного спортивного праздника. Сестра Роба Молли должна была подавать чай родителям мальчиков. Его мачеха Донна обычно вручала призы, но в этом году решила устроить себе передышку и собиралась «насладиться тихим, чудесным вечером» дома.
«Надеюсь, когда мы окажемся в окопах, мне никогда не придется командовать ротой», – некогда говорил Гилсон. Такая ответственность была ему не по душе, и однако ж в последние минуты своей жизни ему пришлось повести людей, которых он любил и которые любили его, фактически на верную смерть. Сколько раз говорил он своим сослуживцам, что предпочел бы погибнуть «в настоящей битве, а не от снаряда или шальной пули в окопах». Но он был мягкосердечным эстетом, оказавшимся в эпицентре сущего кошмара. Его приятель Эндрю Райт, сослуживец в составе «Кембридширцев», рассказывал отцу Гилсона: «Это была последняя, но не первая победа решимости над его чувствительной натурой – только тот по-настоящему храбр, кто идет навстречу чему угодно, вполне осознавая [собственную] трусость».