Да, в одном из писем Толкин вспоминал о том, как записывал кое-что из своей мифологии «в блиндажах под артиллерийским обстрелом», но речь, скорее всего, идет лишь о беглых набросках, планах или именах. Однако ж тревоги и заботы войны подпитывали творческое пламя. Мысли Толкина бродили в мире, который начал вырисовываться еще в Оксфорде и в учебных лагерях, в лексиконе его придуманного языка и в стихотворениях. Как сам он рассуждал позже, «сдается мне, во многом такая работа происходит на иных (сказать “на более низких, глубоких или высоких” означает ввести ложную градацию) уровнях, в то время как ты болтаешь ни о чем или даже просто “спишь”». Он сознавал, по крайней мере оглядываясь назад, что такого рода занятия являются мелким нарушением долга, и виновато каялся: «Разумеется, оперативности и присутствию духа это не способствовало, так что офицер из меня получился не ахти…»
На Западном фронте настоящее, при всех его животрепещущих ужасах, не могло заслонить прискорбных останков прошлого повсюду вокруг, и даже недавнее прошлое порой казалось чужедальней древностью. «Старая линия британских укреплений, – писал Эдмунд Бланден, – уже была освящена временем. Она делила общее прошлое со стенами Трои. Черепа, что порою подцепляла лопата, в некотором роде были современниками войн глубокой древности: ощущается в черепе некая неистребимая архаичность». Однако Толкин не просто наблюдал прошлое. Он воссоздавал его в своем собственном непредсказуемом воображении, сосредотачиваясь не на Трое, но на Кортирионе и, возможно, к настоящему моменту уже и на великом граде Гондолине.
Среди старых костей, что торчали из стен траншей в северной оконечности Тьепвальского леса, возможно, были и останки тех солдат, кого Дж. Б. Смит знал лично, когда впервые нес с собой «Кортирион» по этим самым траншеям «как сокровище» и уходил в ночной дозор, увещевая Толкина непременно опубликоваться. Эта линия укреплений почти не сдвинулась со времен ночного бдения Смита, но когда Толкин прибыл на позиции 24 августа 1916 года, на следующий день после окончания инструктажа связистов, в миле оттуда немцы наконец-то сдали почти весь Лейпцигский выступ – преграду, остановившую «Солфордских приятелей» 1 июля. Для поддержки наступления батальонов толкиновской дивизии 11-й батальон Ланкаширских фузилёров ставил дымовые завесы, на которые отвлекал огонь немецкой артиллерии. На протяжении следующих двух дней шел проливной дождь.
Смена в пятницу заняла почти пять часов: только когда сменяющий батальон вошел шеренгой со всем своим снаряжением и расположился на позициях, фузилёрам удалось протиснуться сквозь строй и выбраться наружу, в темный лес. Этот процесс «всегда затягивался надолго и испытывал наше терпение, – писал некогда Гилсон, – но вылезти из окопов – это радость просто неописуемая… Сложить с себя бремя ответственности, пусть только частично – это ж прямо гора с плеч!» В 1:30 утра в воскресенье, 27 августа, фузилёры добрались до Бузенкура, но снова были отправлены на передовую с первым рассветным лучом в понедельник. Передышка продлилась менее двадцати восьми часов, как педантично отметил Толкин.