За неделю до начала кембриджского триместра Роб Гилсон гостил у Кристофера Уайзмена в Уондсуорте, районе Лондона, куда вся его семья переехала после того, как отца назначили секретарем головного отделения миссии уэслианских методистов в 1913 году. На той же неделе пал Антверпен[27]. Гилсон писал: «Мы, конечно же, безумствуем и веселимся напропалую. Вчера вечером ходили смотреть Джеральда дю Морье в “Отверженной” – до чего ж дурацкая пьеска![28] Не знаю, что мы станем делать сегодня, – и, с вероятностью, начнем еще до того, как решим». Тогда же, 4 октября, в последнее воскресенье долгих каникул, Толкин возвратился в Бирмингем и остановился в Оратории у отца Фрэнсиса Моргана. Т. К. Барнзли, к тому времени назначенный старшим субалтерн-офицером в 1-м Бирмингемском батальоне, командовал построением личного состава новой части на молебен у главной приходской церкви города. В понедельник новобранцы приступили к учениям. В субботнем выпуске «Дейли пост» был опубликован список зачисленных в 3-й Бирмингемский батальон. Хилари Толкин был вскорости без лишних церемоний отправлен в Методистский колледж в Моузли учиться на горниста.
Вернувшись в Оксфорд, Толкин признался некоему профессору-католику, что разразившаяся война явилась для него тяжким ударом. «Я сетовал, что мир мой рушится», – писал он позже, вспоминая то время. Толкин был подвержен приступам глубокой меланхолии и даже отчаяния со времен смерти матери, хотя держал свои чувства в себе. Новая жизнь, которую он медленно выстраивал с тех самых пор, теперь оказалась в опасности. Но, выслушав его жалобы, профессор-католик заявил, что война – это не аномалия; напротив, человечество просто-напросто вернулось «к нормальному состоянию».
Однако ж первым делом от войны пострадала привычная Толкину «повседневная жизнь» – даже в Оксфорде. Университет был преобразован в цитадель для беженцев, исполненную готовности к войне. Освященный веками поток студентов иссяк: к сентябрю через университетскую призывную комиссию прошло две тысячи человек. В Эксетере осталось только семьдесят пять; по вечерам в квадрангле Эксетера под темными окнами царила тишина. Толкина мучали сомнения: прав ли он был, что остался. «Это ужасно! – писал он. – Я даже не уверен, смогу ли я продолжать учебу: работать решительно невозможно». Колледж частично переоборудовали под казармы; они распределялись между Оксфордширской легкой пехотой и артиллерийскими батареями – бойцы прибывали и отбывали нескончаемой чередой. Ушли на фронт и некоторые из профессоров помоложе, а также и многие из числа университетской прислуги; их заменили более пожилые люди. Толкин порадовался возможности впервые пожить вне колледжа, в доме № 59 на Сент-Джон-стрит (это здание со временем прозвали «Джоннером»), где он делил «берлогу» с последним из оставшихся в Эксетере друзей, Колином Каллисом, который не смог завербоваться в армию по причине слабого здоровья.