Когда Дж. Б. Смит вступил в 19-й батальон, полк только что в очередной раз трагически вписал свое имя кровью в учебники истории. С началом оксфордского триместра, в воскресенье 25 апреля 1915 года, британо-анзакские[38] силы высадили десант на Галлиполи, атакуя турецких союзников Германии и Австро-Венгрии. Этот день стал мрачным предвестием последующих тридцати семи недель: то был катастрофически неравный бой, британские и анзакские войска добирались до берега вброд под грозными скалами, укрепленными колючей проволокой и пулеметными огневыми точками. Тем не менее, затертое слово «герой» уже перековывалось заново в гальванизирующем пламени. В авангарде атаки Ланкаширские фузилёры гребли под шквальным огнем к пляжу «W»[39] на мысе Геллес. Выскакивая из шлюпок, многие раненые захлебнулись и утонули: семьдесят фунтов снаряжения тянули ко дну. Добравшись до берега, десант понес ощутимые потери из-за проволочных заграждений, уничтожить которые предварительным ударом с моря не удалось. В тот день пляж был захвачен, но 260 из 950 наступающих фузилёров погибли, 283 получили ранения. Однако в Англии многие считали, что полк покрыл себя славой; в то утро на взморье он вписал свое имя в историю – его подвиг был удостоен целых шести крестов ордена Виктории.
Вскоре Толкин решил, что и впрямь попытается вслед за Смитом вступить в 19-й батальон Ланкаширских фузилёров. Неизвестно, какими мотивами он руководствовался, но если бы у него получилось, то он бы отправился на войну вместе с лучшим другом. Кроме того, его окружали бы оксфордцы, разделяющие его литературное ви́дение, и (немаловажный фактор!) военная подготовка проходила бы в Уэльсе – в земле, язык которой для Толкина уже почти сравнялся с финским в качестве источника вдохновения для придумывания языков и создания легенд.
В день высадки на Галлиполи Уайзмен написал Толкину, сообщая, что наконец-то прочел все его стихотворения, присланные Гилсоном пару недель назад. Дж. Б. Смит уже поделился с ним своим высоким мнением о толкиновских стихах, но, только увидев их своими глазами, Уайзмен наконец-то поверил, что его старый друг, один из Великих Братьев-Близнецов, в самом деле стал поэтом. «Ума не приложу, где ты берешь все эти свои потрясающие слова», – писал он. «Жителя Луны» он назвал «великолепно разухабистым», а про «Два Древа» сказал, что ничего лучше не читал вот уже целую вечность. Более того, Уайзмен начал сочинять музыку к «Солнечному лесу» для двух скрипок, виолончели и фагота. Заимствуя сравнение из военной действительности, он описал финал еще одного стихотворения, «Коперник и Птолемей», как «методичный, тщательно просчитанный обстрел снарядами с газом удушающего действия». Стихи Толкина поразили его до глубины души. «Они обрушились на меня словно гром с ясного неба».