Апрель 1915 года, ознаменовавший первую весну Великой войны, возможно и был тем самым «жесточайшим месяцем», что представлял себе Т. С. Элиот, сочиняя «Бесплодную землю»: чудесная погода, повсюду пробуждается жизнь – и леденящий ужас: новости и слухи рассказывают о тысячах юношей, гибнущих на всех фронтах. Совсем под боком цеппелины[40] сбрасывали бомбы на эссекское побережье – туда, где десятью веками ранее англосаксонский эрл Беорхтнот и его дружина были наголову разбиты грабителями-викингами. Толкин, на тот момент изучавший древнеанглийскую поэму «Битва при Мэлдоне», посвященную этому давнему столкновению между тевтонами с континента и их островными родичами, уже знал строки, произнесенные одним из дружинников Беорхтнота, когда удача отвернулась от англичан:
Hige sceal þe heardra, heorte þe cenre,
mod sceal þe mare þe ure maegen lytlað.
Впоследствии Толкин перевел эти слова так: «Духом владейте, доблестью укрепитесь, / сила иссякла – сердцем мужайтесь…»[41] При всей своей древности эта краткая формулировка ка северного героического кодекса наглядно отвечала на запрос современной Толкину эпохи. В ней присутствует осознание неизбежности смерти – и упрямое стремление достичь сколь можно большего, пока еще есть силы. В отношении личного боевого духа, да и общего стратегического настроя такое отношение более уместно, чем жертвенный, полумистический тон уже знаменитого на тот момент стихотворения Руперта Брука «Солдат», подразумевающий, что солдат ценнее для своей нации в смерти, нежели в жизни:
Лишь это вспомните, узнав, что я убит:
стал некий уголок, средь поля на чужбине,
навеки Англией.
Дж. Б. Смит восхищался поэзией Брука и считал, что Толкину стоило бы ее почитать, но стихи, написанные Толкином, когда тот в конце месяца снова обосновался в доме № 59 на Сент-Джон-стрит, были совершенно иными. Во вторник 27 апреля он взялся за два произведения «про фэйри» и на следующий же день их закончил. Одно из них, «Ты и Я и Домик Утраченной Игры», – это любовное стихотворение длиной в 65 строк, обращенное к Эдит. В нем интригующе предполагается, что, когда Джон Рональд и Эдит впервые встретились, они уже были знакомы друг с другом в снах:
Мы там бывали – ты и я —
В иные времена:
Дитя, чьи локоны светлы,
Дитя, чья прядь темна.
Тропа ли грез манила нас
От очага в метель
Иль в летний сумеречный час,
Когда последний отблеск гас
И стлали нам постель, —
Но Ты и Я встречались там,
Пройдя дорогой Сна:
Темна волна твоих кудрей,
Мои – светлее льна.
В стихотворении рассказывается о двух детях, которые во сне попадают в загадочный и таинственный домик с окнами на море. Разумеется, он совершенно не похож на городскую обстановку, в которой Джон Рональд и Эдит познакомились на самом деле. Здесь нашли выражение пристрастия Толкина, которые столь живо отзывались на Сэрхоул, на Реднэл и на каникулы у морского побережья или были некогда сформированы этими местами. Но Толкин уже разрывался надвое между ностальгическими красотами сельской Англии и неведомым, необузданным великолепием. Примечательно, что занятия прочих детей, во сне оказавшихся в Домике Утраченной Игры, намекают на тягу Толкина к созданию миров: пока одни танцуют, поют и играют, другие собираются «возводить / дома, помосты в кронах, / чертогов купола».