Тюрлюпэн укрылся в темном углу галереи. Там стоял он, подавленный тревогой за свою жизнь, и в его смятенной душе гнев боролся с отчаянием.
– Отчего, черт возьми, дворянину этому так хочется вонзить мне в тело свою шпагу? – спрашивал он себя в сотый раз. – Где я, в конце концов: среди христиан или язычников? Он проткнет меня в трех или четырех местах и оставит валяться на песке. А как же религия? Этого не следовало бы позволять. Кто бы мог мне вчера это предсказать? Проклятье, ну и влип же я!
Подталкиваемый страхом и тревогой, он принялся ходить взад и вперед.
– Дворянином быть опасно, – бормотал он. – Ешь, пьешь, получаешь удовольствия и не успеешь опомниться, как уже лежишь на площадке, продырявленный шпагой в стольких местах, что уж никакой лекарь не поставит тебя на ноги. Этот проклятый мерзавец смеется мне прямо в лицо! Жалкий подлец в желтом атласе! Но он у меня за это поплатится. Не так-то ему будет легко меня укокошить. Достанется и ему на орехи.
Он вспомнил, что не так давно господин Ле-Гуш в цирюльне показывал как-то кабатчику, как делаются выпады, кварты и терции. И он выхватил шпагу из ножен и принялся яростно рубить и колоть белый мрамор коленопреклоненной Дианы, метившей куда-то своим копьем.
Но рука Тюрлюпэна, привыкшая управлять легкими бритвами, не выносила тяжести шпаги.
– Не идет дело, – плакался он. – Устаешь от этого как собака. И нельзя ни на мгновение остановиться, иначе ты погиб. И существуют еще какие-то квинты и финты, и большие секунды, и малые секунды, и парады, и шарады, и всего этого я не запомнил. Надо было смотреть внимательнее, теперь уже поздно. Вот если бы позволено было тузить кулаками друг друга, я бы его так прижал к стене, что он передохнуть бы не мог. Но со шпагой этой мне не управиться.
Измучившись, он стоял, опустив шпагу и вперив глаза в темноту.
– А не проткнуть ли его, прежде чем он соберется вынуть шпагу из ножен? Броситься на него и распороть живот без предупреждений? Раз, два, и кончено дело, и я, откланявшись, иду своей дорогой. Но и это не годится. Видит Бог, не годится. «Нужно ждать сигнала, – говорил господин Ле-Гуш. – Нельзя начинать, когда заблагорассудится, нужно проделать множество церемоний, прежде чем тебе позволят рубить».