– Да, говорила, господин… Простите, ваше имя?..
– Сольгруб, Вольдемар Сольгруб! – крикнул нетерпеливо инженер. – В какой же связи? Подумайте, вы, может быть, вспомните.
– В какой связи? В связи с живописью. Она высказала такую мысль в тот день, когда со мною и Ландштетером… Я должен объяснить предварительно, что Польди обручена с моим другом Ландштетером, сослуживцем. Очень милый человек, приходит к нам ежедневно, весною они собирались повенчаться. Денег у него немного, но должность хорошая, а она тоже зарабатывает, у нее есть профессия… Приданое, мебель, все в порядке, и дедушка благословил их обеими руками. Ну-с, а на прошлой неделе, в четверг, мы ужинали небольшой компанией у «Оленя», несколько барышень, несколько приятелей, один из них праздновал свой день ангела, было очень оживленно, а на обратном пути мы втроем – Польди, Ландштетер и я – пошли вперед, Ландштетер имел при себе свою гитару, и вдруг Польди опять заводит об этом речь: аптека ей надоела и она хочет опять заняться искусством. А Ландштетер, не давая ей говорить, останавливается и начинает спорить. «Польди, – говорит он, – если ты говоришь серьезно, то, по-видимому, совсем не торопишься со мной повенчаться; ты ведь знаешь, средства у меня небольшие, и мне приходится рассчитывать и на твой заработок, по крайней мере вначале, если же ты уйдешь из аптеки…» «А кто сказал тебе, – перебила его Польди, – что я не могу зарабатывать картинами гораздо, неизмеримо больше?» Ландштетер отвечает на это: «Ты уже два раза выставляла картины и не продала ни одной. Нельзя прошибить стенку головою, да еще при отсутствии связей». «На этот раз у меня будет успех», – говорит Польди. «Вот как? Почему же именно на этот раз?» – набрасывается на нее Ландштетер. А Польди отвечает совершенно спокойно: «Потому что мои картины будут лучше. Об этом предоставь позаботиться Мастеру Страшного суда».
– Мастеру Страшного суда? – перебил его инженер. – Ради Создателя, кто же это? Вы его знаете?
– Нет, не знаю. И Ландштетер тоже спросил: «Кто же это такой, черт возьми? Опять уж какой-нибудь художник, который пригласил тебя в свою мастерскую?»
А Польди смеется и говорит: «Ты ревнуешь, Людвиг? Право же, тебе ревновать не приходится. Если бы я могла тебе сказать, сколько ему лет!» Но Ландштетер приходит в ярость и кричит: «Сколько бы ему ни было лет, я желаю знать, Польди, кто он такой, и имею на это право!»
А Польди смотрит на него и отвечает: «Ладно, ты имеешь на это право, и когда я стану знаменитой, то назову тебе его. Только тебе, Людвиг, больше никому. Тебе – да. Но только когда я стану знаменитостью, не раньше!» Тем временем остальные нас догнали, и потом уже весь вечер от Польди нельзя было добиться ни слова.