Надворный советник Каразек, отец Агаты Тайхман, величественное лицо которого запечатлелось у меня в памяти с прежних времен, очень изменился. Дряхлый, худой как призрак старик стоял на пороге, опираясь на палку, и совершенно лишенным выражения взглядом уставился в пол.
Молодой Каразек вскочил.
– Дедушка! – пролепетал он. – Ничего не произошло, что же могло произойти? Польди лежит и спит, вот она лежит на диване, ты ведь видишь. У нее было сегодня, у бедненькой, ночное дежурство.
– Беспокоит меня девочка, – вздохнул старик. – Упрямая, не слушает меня, ничего ей нельзя посоветовать. Это у нее от матери. Знаешь, Генрих, как натерпелся я от Агаты. Сперва развод. Сколько горя было! А потом, из-за какого-то прощелыги лейтенанта… Прихожу домой, чувствую запах газа, в квартире темно, как в погребе. «Агата!» – кричу я…
– Дедушка! – попросил молодой Каразек, и на его обычно ничего не говорящем лице появилось теперь трогательное выражение нежности и заботы. – Дедушка, полно об этом! С того времени сколько уже лет прошло.
– Понял! – сказал внезапно инженер так громко, словно был в комнате совсем один. – Мы можем идти, доктор. Здесь нам больше делать нечего.
Старец поднял голову.
– У тебя гости, Генрих? – спросил он.
– Несколько товарищей по службе, дедушка.
– Что ж, это хорошо, не мешает поразвлечься немного, в картишки поиграть. Простите, господа, что я не поздоровался с вами. Глаза мои никуда не годятся. Близорук я был всегда, но мне говорили – с годами зрение исправится. А у меня наоборот… Что же с Польди случилось? Куда она запропастилась? Я сижу и жду, чтобы она мне газету прочитала…
– Дедушка, – сказал молодой Каразек, посматривая на нас беспомощным, полным отчаяния взглядом, – дай ей поспать, она устала. Не буди ее! Сегодня я тебе прочту газету.
Доктор Горский был в отвратительном настроении, ворчал, бранился про себя, осторожно, ощупью спускаясь впотьмах по крутой лестнице.
– Сольгруб? – крикнул он. – Где он, куда девался? У него мой карманный фонарик. Бежит вперед, бросает меня на произвол судьбы… Манеры, нечего сказать! Осторожнее, тут ступеньки! Барон, где вы? Идите же вперед, я ничего не вижу. Вправо? Влево? Хоть бы спички у меня были, даже спичек нет. Я знаю, вы видите впотьмах, в вас вообще есть нечто кошачье, я это всегда говорил. Ваш безмолвный поклон там, наверху, – замечательно! Что вы имели, в сущности, в виду? Разве вы не заметили, что старик слеп? Совершенно слеп. Не дай мне бог дожить до такой старости. Свет! Наконец-то! Аллилуйя, слава в вышних богу, мы внизу.