[27]. Однако так или иначе, несмотря на все проблемы с бракоразводными процессами, незаконнорожденными детьми и пьянством, характерным для православных крестьянских семей Российской империи
[24], в целом институт семьи сохранял свою значимость для общества и не подвергался сознательным попыткам разрушения. Проблемы, связанные с трудностью развода (когда даже для доказательства прелюбодеяния требовалось привести свидетелей), пытались решить через постепенные реформы, причем предложения шли как со стороны светских юристов (например, мирового судьи Я. Лудмера), так и со стороны представителей церковной иерархии (например, митрополита Сергия (Страгородского), архиепископа Холмского Евлогия (Георгиевского)).
После революции такое положение дел было отменено самым радикальным образом. Как писала Александра Коллонтай в «Тезисах о коммунистической морали в области брачных отношений» в 1917 г.: «Коммунистическое хозяйство упраздняет семью, семья утрачивает значение хозяйственной ячейки с момента перехода народного хозяйства в эпоху диктатуры пролетариата, к единому производственному плану и коллективному общественному потреблению. Все внешние хозяйственные задачи семьи от нее отпадают: потребление перестает быть индивидуальным, внутрисемейным, его заменяют общественные кухни и столовые, заготовка одежды, уборка и содержание жилищ в чистоте становятся отраслью народного хозяйства так же, как стирка и починка белья. Семья, как хозяйственная единица с точки зрения народного хозяйства, в эпоху диктатуры пролетариата должна быть признана не только бесполезной, но и вредной» [144].
Прежнюю «патриархальную» семью необходимо было лишить ее экономической основы, связывавшей членов семьи порой даже сильнее, чем чувства. И с помощью отмены частной собственности это вполне удалось сделать. Национализация всего и вся означала переход всех накоплений, аккумулированных в семье, в руки государства, а вместе с этим был нанесен удар и по частной жизни вообще. Особенно сильно отмена частной собственности ударила по крестьянам, т. е. большинству населения, где крепкое семейное традиционное хозяйство было основой существования десятков миллионов людей. Но независимо от того, где проживал человек, в селе или в городе, всех настигла одна и та же участь – семейная жизнь стала «буржуазным пережитком», а ее место должен был занять коллектив. В городе социалистическое правительство активно насаждало среди молодых рабочих бытовые коммуны, чей расцвет пришелся на вторую половину 1920-х. Общая одежда, общая еда, общие партнеры и даже алименты тоже были общими. Коммуны открывались при фабриках, на уровне районов и объединения районов. Их видели отражением новых, социалистических общественных отношений; как писала Надежда Крупская, коммуны –