Меня не удивляло, что Пабло трубил повсюду о своей помощи Африканскому национальному конгрессу. Он любил привлекать внимание к собственной персоне, а после позорного провала в Голландии мечтал очистить свой герб троцкиста-интернационалиста от темного пятна и заново покрыть его позолотой.
Беспокоило другое. Я не мог понять, как паспорт из рук Маттеи вдруг попал к Пабло и опять вернулся ко мне. Сам Жорж не стал бы передавать его непосредственно, поскольку никогда не делился секретной информацией с медийными персонами, – слишком рискованно! К тому же мы ведь обо всем договорились, обсудили технические детали. Что, если паспорт передал Кюриэль? Но зачем? С чего вдруг ему понадобился фальсификатор на стороне, если Маттеи много лет исправно работал на него?
Если бы Жорж попал в беду, об этом сообщил бы кто-нибудь из сети или в газетах бы напечатали. Да и не стал бы Кюриэль связываться со мной через Пабло, сам бы меня пригласил. И ни за что не посулил бы мне денег, это уж точно!
С бессонницей не справишься и от назойливых вопросов не отмахнешься. Какова подоплека всей этой мути? Лишь два варианта. Либо в сети Кюриэля царила чудовищная неразбериха, и я опять имел дело с беспечными дилетантами, не подозревавшими об опасности. Печально! Либо в сеть внедрилась «крыса», агент под прикрытием. Тогда это он дергал за ниточки, пытаясь вывести нас на чистую воду.
На следующий день я отправился к Ролану Дюма и через него передал паспорт Пабло в запечатанном конверте. Дал понять, что отклонил его предложение.
Приближался август, а Маттеи ко мне так и не пришел. Я встревожился не на шутку, каждое утро внимательно просматривал газеты, опасаясь встретить его имя в хронике происшествий или, хуже того, в рубрике некрологов.
Каждый год в конце лета я закрывал фотоателье на несколько недель, устраивал себе отпуск. В этот раз Омар Будауд пригласил меня в гости, в Алжир. После Лии я встретил Эвелин и успел расстаться с ней тоже, но мы сохранили теплые дружеские отношения. Она мечтала побывать в Африке, поэтому я предложил ей поехать в древний Магриб вместе: это тоже Африка, хоть и Северная. Эвелин согласилась. Мы шутливо назвали наше путешествие «несвадебным», «праздником расставания».
В последний раз я побывал в Алжире еще до войны, в 1953-м. А свободную независимую страну не навещал еще ни разу.
Многие участники сети Жансона осели здесь, помогли восстановить экономику, образование, здравоохранение. Таких называли «пье-руж» – «красноногими». Жан-Мари Беглен[78] был из их числа.
Сначала журналист, потом директор театра де ла Сите в Лионе, Беглен подключился к сети в 1957-м, в том же году, что и я. Два года спустя возглавил лионскую сеть, а потом его выдал предатель из Марселя, виновный в разоблачении сети Жансона, как выяснилось потом. Когда полиция пришла за Бегленом в театр, он скрылся за кулисами, сбежал по пожарной лестнице, уехал в Швейцарию, затем в Алжир. В ходе процесса над Жансоном его осудили заочно на десять лет. Он не возвращался во Францию вплоть до 1981-го. В Алжире его назначили директором по связям с общественностью отдела охраны окружающей среды Национальной металлургической компании. Прежде мы никогда не встречались, однако вели длительные беседы по телефону и слышали друг о друге только хорошее. Ощущая на расстоянии взаимную братскую привязанность, с нетерпением ждали непосредственного знакомства.