Единственное спасение – заложить технику. Никто из домашних и друзей не знал о том, что я постоянный посетитель ломбарда. За любимый «роллейфлекс» мне дали всего десять процентов от его настоящей стоимости. Еще я принес зеркальный фотоаппарат «Экзакта» с объективом 24 × 36. Только бы выкупить оба в срок, не опоздать! Раньше мне удавалось успешно сводить концы с концами, совмещать легальную деятельность с нелегальной. Однако счастливые времена прошли. Когда я мог делить свою работу пятьдесят на пятьдесят, доходы от фотографии позволяли мне бесплатно и бескорыстно работать на Фронт национального освобождения. Теперь же сеть отнимала у меня все сто процентов времени и сил, поэтому касса давно опустела, а долги неумолимо росли.
Провозившись с ломбардом и покупками, я освободился лишь к полудню. Скорее, к старинному другу, нельзя терять ни минуты! Филипп принял меня с распростертыми объятиями в своей просторной, богато обставленной квартире в XVI округе. Именно о нем я подумал в первую очередь, когда Клод слезно умолял меня спрятать высокопоставленного алжирца. Пусть еврей, страстный приверженец государственной колониальной политики, приютит араба из Фронта национального освобождения, которого разыскивает полиция. Дерзкий план, не находишь? Опять-таки о лучшем прикрытии и мечтать нельзя. Заслуженный борец Сопротивления, участник Движения сионистской молодежи, Филипп после окончания Второй мировой отправился к родственникам в Алжир, черноногим[42], жившим здесь издавна, из поколения в поколение. Война заставила его вернуться в Париж. И с тех пор он громко, страстно, во всеуслышание проклинал повстанцев и ратовал за возвращение Алжира французам. Нет-нет, решительно никто и никогда не стал бы искать у него в квартире беглых алжирцев!
Мы с ним не виделись несколько лет, поэтому поначалу говорили обо всем и ни о чем, вспоминали старые времена, рассказывали байки. В конце концов я все-таки перешел к делу и попросил его об услуге.
Едва услышав о Фронте национального освобождения, Филипп вскочил на ноги, опрокинув кресло, и заорал, весь красный от возмущения:
– Да как ты смеешь приводить ко мне эту сволочь! Знаешь, что не смогу тебе отказать, и пользуешься этим бессовестно! Друзья так не поступают!
– Неправда! Отказать ты можешь вполне. Скажи «да» или «нет». Если «нет», забудем об этом, – спокойно возразил я, когда вопли смолкли.
– Действительно, я ведь тебе ничем не обязан. Только собственной жизнью. А еще жизнью папы, мамы, сестры. Поэтому сказать «нет» не имею права.
– Тогда скажи «да».