Пообещал, что завтра фальшивое удостоверение личности будет готово. Работы невпроворот, я зашивался, опаздывал. И никогда не брался за столь легкомысленные затеи, отнюдь не срочные. Но на этот раз сделал исключение. Бросился в лабораторию, заперся в темной комнате. Подделать удостоверение – дело плевое. У меня полно таких незаполненных. Все печати на месте, и гербовых марок целая простыня. Осталось только придумать ему новое французистое имя, вписать в графу, наклеить фотографию, измять-состарить, вот и все.
Через три дня я ждал Лию возле Управления радиовещания, чтобы пообедать вместе. Мне хотелось помириться, извиниться перед ней. В последнее время я был неласков. Шум в кафе стоял невообразимый. Все страстно обсуждали акции протеста и де Голля. А Лия копалась в сумочке и без устали пилила меня за невнимание, пренебрежение, равнодушие. Мол, я ее не слушаю, не уважаю, шатаюсь неведомо где. Исполненный добрых намерений, я покорно терпел, как вдруг заметил любопытную фотографию в газете, которую читала молодая блондинка за столиком наискосок от нас. Первого мая во время манифестации прямо на трибуне полиция арестовала Даниэля Кон-Бендита[61], перекрашенного в брюнета. Я невольно улыбнулся.
Лия раздраженно щелкала пальцами у меня перед носом, чтобы я не отвлекался.
– Ну вот опять. Ты меня не слушаешь!
– Помилуй, я здесь, с тобой.
– И пялишься на блондинку.
– Вовсе нет!
В жизни не делал более бессмысленной и нашумевшей подделки. Но, согласись, было весело натянуть нос провластным качкам-силовикам, лишний раз доказать, что границы у них гнилые и хлипкие, а убеждения у нас прочные как гранит.
Незаконное возвращение невъездного Кон-Бендита стало единственным моим вкладом в майские события 1968 года. Потому что я фальсификатор-подпольщик и не вправе открыто высказывать свои политические убеждения. Мое место не на площади, а в лаборатории. Времени терять нельзя, работы по горло. К тому же, хоть я и находился в Париже, душой и умом прикипел к далеким униженным братьям из третьего мира. За морем во мне нуждались гораздо больше, чем здесь. Однако я не сомневался, что протестная активность 1968 года не пропадет напрасно, сольется с общемировой волной и вдохновит людей доброй воли. Вместе мы мало-помалу победим все несправедливости. В период великих бурь и потрясений я в последний раз видел Жанетт.
С тех пор как война в Алжире закончилась, мы с Мишель Фирк, моей связной, не теряли друг друга из вида. Жанетт, как и Жорж Маттеи, приняла близко к сердцу революцию на Кубе. В 1963 году она даже собиралась снять документальный фильм о кубинских событиях. Однако революционерка в ней превозмогла кинематографистку. Мишель забросила съемки и добровольно подключилась к латиноамериканскому освободительному движению. В конце концов она примкнула к Повстанческим вооруженным силам Гватемалы