в Аушвице) ведет к страданиям и атрофии. В моем случае, как и в случае моего альтер эго Фоссона, труд – это аналог «решения проблемы».
В Аушвице я часто наблюдал такой любопытный феномен. Тяга к lavoro ben fatto – «исправно выполненной работе» – настолько сильна, что она вынуждает людей даже рабские обязанности выполнять «исправно». Итальянский каменщик, который спас мне жизнь, полгода втихаря принося мне еду, ненавидел немцев, их еду, их язык, их войну, но, когда ему поручили возвести из кирпичей стену, он положил крепкую ровную кладку – и не из покорности, а в силу профессиональной гордости.
Рот: Книга «Выжить в Аушвице» завершается главой «История десяти дней», в которой вы в дневниковой форме описываете, как вам удалось укрываться с 18 по 27 января 1945 года среди группки больных и умирающих, оставшихся в лагерном лазарете после того, как нацисты ушли на запад вместе с двадцатью тысячами «здоровых» узников. Ваш рассказ читается как жизнь Робинзона Крузо в аду – а вы, Примо Леви, прямо как Крузо, раздобываете все необходимое в беспорядочных грудах мусора на диком острове, чтобы не умереть с голоду. Меня знаете что поразило и в этой главе, и во всей книге: до какой степени сила мысли оказалась решающей для вашего выживания – сила практичного, цивилизованного научного ума. И мне вовсе не кажется, что вы сумели выжить только благодаря или грубой биологической силе, или невероятной удаче. Причина вашего выживания коренится в вашем профессиональном характере: вы – человек, привыкший к точности расчета и действий, умеющий контролировать смелые эксперименты, всегда ищущий принципы порядка, привыкший выправлять злонамеренные извращения всего того, что он ценит. Да, вам довелось побыть пронумерованной деталью адской машины, но вы были пронумерованной деталью, обладающей системным мышлением, которое всегда стремится к пониманию. В Аушвице вы себе говорили: «Я слишком много думаю», чтобы сопротивляться, «я слишком цивилизован». Но в моем понимании только цивилизованный человек, который слишком много думает, и способен на выживание. Ученый и выживший – одно и то же.
Леви: Точно, прямо в яблочко! В те памятные десять дней я и правда чувствовал себя как Робинзон Крузо, но с одним важным отличием. Робинзон принялся за работу ради своего собственного выживания, а я и двое моих французских единомышленников сознательно и с удовольствием взялись наконец за работу ради справедливой и гуманной цели – спасти жизнь нашим больным товарищам.
Что же до выживания, то этим вопросом я и сам много раз задавался, и мне его задавали не раз. Я настаиваю, что не было какого‐то общего правила для всех, кроме одного: попасть в лагерь в добром здравии и знать немецкий. А дальше все зависело от удачи. Я видел, как удавалось выжить умным и глупым, смелым и трусам, «мыслителям» и безумцам. В моем случае удача сыграла важную роль по крайней мере дважды: мне повезло познакомиться с итальянским каменщиком и только один раз заболеть, но в самый нужный момент.