Тема его книг – не Холокост, однако, и даже не преследование евреев. И, по моему мнению, то, что он пишет, нельзя назвать еврейской литературой или, скажем, израильской литературой. И его нельзя назвать писателем в изгнании, поскольку он еврей и гражданин еврейского государства, чье население главным образом состоит из иммигрантов. И несмотря на то что действие многих его романов происходит в Европе, и несмотря на переклички с Кафкой, эти написанные на иврите книги не принадлежат к европейской литературе. В совокупности то, чем Аппельфельд не является, и определяет то, чем он является, а именно: писателем-переселенцем, писателем-изгнанником, обездоленным и лишенным корней писателем. Аппельфельд – писатель-переселенец, создающий переселенческую прозу: тема переселенчества и дезориентации стала основной и уникально его темой. Его мироощущение – которое обусловлено скитаниями одинокого чуть ли не с рождения мальчугана из буржуазной семьи по жуткой пустыне – как представляется, невольно выработало его прозаический стиль скупой избирательности, не подчиняющегося течению времени развития сюжета и рваного повествования, что стало своеобычным воплощением в прозе менталитета перемещенного лица. Столь же неповторимым, как тематика его прозы, кажется и голос, порожденный раненым сознанием, застрявшим где‐то между амнезией и памятью, голос, который помещает свое повествование между преданием и историей.
С того момента, как мы познакомились в 1984 году, Аарон и я много часов провели в беседах – обычно во время прогулок по улицам Лондона, Нью-Йорка и Иерусалима. Я знал его все эти годы как многомудрого рассказчика сродни фольклорному заклинателю, как проницательного острослова и педантичного исследователя еврейских умонастроений – еврейских антипатий, заблуждений, воспоминаний и маний. Как это часто бывает с писательскими дружбами, в ходе наших перипатетических бесед мы практически не касались творчества друг друга – до прошлого месяца, когда я приехал в Иерусалим обсудить с ним шесть из его пятнадцати опубликованных книг, которые были переведены на английский язык.
После нашего первого дня, проведенного за разговорами, мы решили избавиться от мешающего течению нашей беседы магнитофона и, хотя я делал по ходу дела какие‐то заметки, в основном мы беседовали так, как привыкли, – бродя по городским улицам или сидя в кафе, где мы отдыхали. Когда наконец мы вроде бы обсудили все темы, мы сели рядом и попытались суммировать на бумаге – я на английском, Аарон на иврите – ключевые моменты наших дискуссий. Ответы Аарона на мои вопросы переводил Джеффри Грин.