На обществах, которые с сороковых годов находились под пятой советской системы, все еще лежит довоенный блеск. Страны – сателлиты Советского Союза попали в ловушку времени, в результате чего, например, революция, о которой писал Маклюэн[106], вас почти не затронула. Прага все еще Прага, а вовсе не район глобальной деревни. Чехословакия все еще Чехословакия, но вот Европа, с которой вы стремитесь воссоединиться, быстро становится однородной Европой, Европой, где весьма различные национальные государства оказались на грани радикальной трансформации. Вы здесь живете в обществе райской расовой невинности, не ведая ничего о великом постколониальном переселении народов – ваше общество, в моих глазах, предстает на удивление однородно белым. Но есть деньги и культура денег, которая одерживает верх в условиях рыночной экономики.
И как на вас подействуют эти деньги, как вы, писатели, сможете пережить выход из‐под крыла субсидируемых творческих союзов, из‐под крыла субсидируемого книгоиздания, чтобы начать конкурировать на рынке и издавать приносящие прибыль книги? И что вы получите от рыночной экономики, о которой сегодня рассуждают ваши новые руководители, – что вы собираетесь делать с коммерциализованной культурой, которая через пять-десять лет взрастет на ее почве?
По мере того как Чехословакия становится свободным демократическим обществом потребления, вы, писатели, окажетесь окруженными новыми врагами, от которых, как ни странно, репрессивный стерильный тоталитаризм вас оберегал. Особенно досадным окажется один враг, вездесущий и всемогущий заклятый враг литературы, образованности и языка. И я могу гарантировать, что разгневанные толпы никогда не выйдут на Вацлавскую площадь, чтобы свергнуть его тиранию, и не найдется ни одного драматурга-интеллектуала, который волей разъяренных народных масс мог бы спасти национальный дух от тупоумия, до которого этот заклятый враг низводит буквально любое человеческое высказывание. Я имею в виду тривиализирующего все и вся монстра, имя которому коммерческое телевидение – не несколько каналов, которые никто не хочет смотреть, потому что их контролирует недалекий государственный цензор, но десятки каналов, транслирующих скучнейшие клишированные телепередачи, которые все смотрят все время, потому что они развлекают. Наконец ты и твои коллеги-писатели вырвались из интеллектуальной тюрьмы коммунистического тоталитаризма. Добро пожаловать в мир тотального развлечения! Вы даже не понимаете, чего вы были лишены. Или понимаете?
Клима: Как человек, который как‐никак некоторое время прожил в Соединенных Штатах и который в течение двадцати лет печатался только на Западе, я в курсе тех «опасностей», которыми свободное общество, а особенно рыночные механизмы, грозят культуре. Конечно, я в курсе, что большинство людей предпочитает буквально любой низкопробный китч книгам Кортасара или Грабала. Я отдаю себе отчет и в том, что период, когда сборники поэзии выходят тиражами в десятки тысяч экземпляров, скоро, вероятно, пройдет. Полагаю, что наш рынок захлестнет волна литературного и телевизионного мусора – и мы едва ли сможем ее предотвратить. И не один я понимаю, что в условиях завоеванной свободы культура не только приобретает что‐то важное, но и кое‐что теряет. В начале января один из лучших чешских кинорежиссеров давал интервью по телевидению, и он предостерег против коммерциализации культуры. И когда он сказал, что цензура ограждала нас не только от лучших произведений нашей собственной и зарубежной культуры, но также и от худших образцов массовой культуры, его слова вызвали недовольство у многих людей, но я‐то понял, что он имел в виду. Недавно появился меморандум о позиции нашего телевидения, в котором заявлено, что