Зачем писать? Авторская коллекция избранных эссе и бесед (Рот) - страница 294

В детстве, в качестве поощрения, отец брал нас со старшим братом на эти боксерские бои. Даже в золотую пору расцвета это был, конечно, не Нью-Йорк, не «Мэдисон-сквер-гарден», а Ньюарк и «Лорел-гарден», шла война, и половина боксеров были обычными бродягами с улицы. Мы с братом ставили на каждый бой по пятицентовику: один из нас ставил на чернокожего, а другой – на белого парня, а если оба боксера принадлежали к одной расе, то мы делали ставку на темные трусы и на светлые трусы. Если мне не везло, я мог за один вечер продуть все двадцать пять центов, которые родители выдавали мне каждую неделю на расходы.

Но вечер бокса в «Лорел-гардене» был незабываемым событием в жизни десятилетнего мальчишки. Это было практически религиозное действо. По мне, так арена могла дать синагоге огромную фору. Ох уж эти озорные мужские радости! Можно было задохнуться от одного только глотка воздуха внутри «Лорел-гардена». Взрослые дядьки натужными сердитыми голосами, звучавшими в моих ушах с комичной мелодичностью, орали с трибун обидные слова, подбадривая боксеров. Это было грубое ньюаркское либретто для оперы-буфф.

Так, кстати, я и узнал, что многие боксеры были уличными бродягами. Сам бы я ни за что не догадался. Но все верхние ряды занимали местные бандюганы, громилы, крутые ребята и хулиганы – они там сидели в плотном табачном дыму, накуриваясь вусмерть, – так что вся арена знала, кто они такие. «Э, бродяга! Ну ты, ханыга!» Таким было первое знакомство мальчишки с волнующими вульгаризмами.

И я не стану вам рассказывать о том, как я впервые воочию увидел Джеки Робинсона в 1946 году, за год до того, как он разметал лилейную белизну высших лиг, став первым чернокожим бейсболистом в «Бруклин доджерс». А тогда он еще играл за фарм-клуб бруклинцев – «Монреаль роялз». Они играли с нашим фарм-клубом команды «Трипл-А Янкиз» на стадионе «Рупперт» здесь, в Фифс-уорд, рабочем районе Ньюарка, более известном под поэтичными названиями «Даун-нек» и «Айронбаунд».

Тогда билеты на игру в будние дни можно было купить за четвертак, и для нас, мальчишек, еще не ведавших греха эроса, сладчайшим влечением были не тонкости игры в бейсбол, а героизм отдельных бейсболистов. На полупустых трибунах в такие дни сидели только мы да редкие пьянчуги. В основном эти пьянчуги ни к кому не лезли, а тихо спали весь матч, похрапывая да поскуливая на летнем солнцепеке.

Но, помню, среди них был один, вдохновенный, который в начале каждого иннинга оживлялся, пьяным взглядом осматривался вокруг, пытаясь понять, где он. И потом, вне зависимости от того, что происходило на поле – об этом он не имел ни малейшего понятия, – он вскакивал, шатаясь на неверных ногах, прикладывал ко рту ладони рупором и орал загадочное: «Задай им, задай им, он – гад!»