Зачем писать? Авторская коллекция избранных эссе и бесед (Рот) - страница 293

И не стану рассказывать про грунтовое поле длиной в сто пятьдесят ярдов и шириной в шестьдесят, гигантское футбольное поле на Саммит-авеню недалеко от моего дома. Паровые бульдозеры в тридцатые годы выгрызли его из склона холма на Чанселлор-авеню. «Поле» – так его все у нас называли, и на этом самом поле в романе «Немезида» Бакки Кантор метал копье. «Разбегаясь с копьем в поднятой руке, занося эту руку назад, затем приводя ее в стремительное движение, чтобы отпустить копье высоко над плечом, – и отпуская его с взрывным усилием, – он казался нам непобедимым»[178].

С этим тоже покончено. Я в последний раз описал бросок копья, и альбом с марками, и перчаточную фабрику, и ювелирный магазин, и женскую грудь, и мясную лавку, и семейный кризис, и немыслимое предательство, и опухоль мозга вроде той, что убила моего отца.

И я больше не хочу описывать лезвие бура, которым высверливается во льду лунка для подледного лова, или парня, самозабвенно плещущегося в прибое на пляже Джерси-Шор, или Ньюарк, охваченный пожарами, или США при президенте Чарлзе Линдберге, или Прагу под пятой тоталитарного сапога Советского Союза, или диатрибы еврейского ура-патриота в поселении на Западном берегу реки Иордан, или рождественскую службу совместно с невесткой-антисемиткой в лондонской церкви, или моральную растерянность родителей дочки-террористки, или то, что Шекспир называл «клыками коварства»[179].

И я не хочу больше описывать, как выкапывают, лопата за лопатой, могилу или как ее снова засыпают землей поверх гроба. Я больше не хочу описывать ни очередную смерть, ни даже обычную радость и драму – проживать человеческую комедию день за днем. Я больше не хочу размышлять в прозе о разрушенных судьбах, о загубленных и побитых жизнью, о гонимых и обвиненных, об их обвинителях, ни даже о тех, кто душевно и физически здоров, изумительно неуязвим и кто приемлет жизнь мужественно и радостно.

Я не стану рассказывать вам сегодня о боксерских поединках в «Лорел-гардене»[180]. Кинорепортажи о проводившихся там чемпионских боях – обычно в них фигурировал сокрушительный нокдаун, за которым следовал триумфальный нокаут, – демонстрировались субботними вечерами в кинотеатре «Рузвельт». Но эти удары можно было видеть и живьем – наблюдая вблизи разгул звериных инстинктов – в ньюаркском «Лорел-гардене». Спортивная арена располагалась тогда на Спрингфилд-авеню, недалеко от этого музея.

Война. Школа. Парк. Поле. Музей. Библиотека. Боксерские бои. С годами, когда я уже стал писателем в полном смысле слова, все это вызывало во мне то, что я как‐то назвал «ощущением скольжения, возникающим при беглости письма».