Нет, не так. Я уже не могу без Вас жить.
Как видите, мое послание состоит из сплошных извинений. Прибавлю еще одно.
Дело в том, что в университете я изучаю физико-математические науки, а подобные занятия неизбежно настраивают мысли на строго логический порядок. Воображение мое, страстное от природы, пребывает с ним в противоестественном союзе, который я нахожу, однако, плодотворным для сообщения с Вами. К сожалению, научные навыки все же придают моему эпистолярному слогу неуместную сухость, к которой, как я надеюсь, Вы отнесетесь снисходительно.
Если Вы, М. Г., представляете собой лишь плод моей фантазии, то почему Вы так властно подчинили меня своей воле? Если же Вы предпочитаете существовать сами по себе, то откуда и зачем Вы ко мне явились? Знал ли я Вас до того? Иначе говоря, связывает ли нас пресловутое родство душ, их, так сказать, предустановленная гармония? Верите ли Вы в нее, сударыня, или же почитаете такую веру смешным предрассудком, доставшимся нам в наследство от старомодного романтизма? Изволите ли Вы вообще обладать душою или отвергаете ее как атавизм? Ах, я был бы счастлив узнать Ваше мнение. Все эти вопросы давно не дают мне покоя, а кроме Вас, разрешить их некому.
Впрочем, я ведь ничего не знаю о Вашем характере, как, собственно, и о том, располагаете ли Вы таковым. Ведь Вы все еще не оформились для меня в целостный образ – при том, что все его отсветы несут на себе печать некоего высшего единства. Я угадываю его всякий раз, хотя всякий раз Вы знаменуете свое присутствие по-иному, чем прежде.
Хорошо помню, что все началось с Вашего голоса – невнятного, но светлого голоса, который внезапно зазвучал в моей душе, заполнив давнишнюю пустоту. С тех пор я всегда узнаю его, хотя он тоже всегда звучит как-то иначе, – узнаю по какому-то чуть уловимому акустическому абрису (на более точное определение я неспособен, будучи профаном в музыке). Не пойму при этом, меняются ли сами слова, с которыми Вы ко мне обращаетесь, – я ведь так и не сумел их разобрать. Мне часто казалось, что Вы хотели окликнуть меня по имени – но не решились, считая, быть может, это неприличным для особы Вашего пола. Не исключено и другое: поскольку я Вам до сих пор не представлен, Вы просто не знаете, как меня зовут. А зовут меня Андреем Петровичем. Если же Вы предпочтете имя Андрей, я буду несказанно счастлив. Как мне снискать Вашу доверенность?
Иногда мне кажется, что Вы робки и застенчивы: так мгновенно Вы исчезаете из поля моего внутреннего зрения. Я успел, правда, заметить, что Вы несколько бледны (и меня встревожило состояние Вашего здоровья), – но однажды я разглядел румянец на Вашем лице. Впрочем, лицо я упомянул совершенно напрасно: самого лица-то я ни разу не видел, а уловил разве что его очерк и какое-то общее выражение, не поддающееся, увы, описанию, – по скудости и моего слога, и моей эмоциональной палитры. Больше всего меня поразили Ваши глаза, но ни цвета их, ни формы я тоже не смог бы описать. То же – и с Вашим одеянием. Мне кажется, Вы нередко наведываетесь ко мне в белом тончайшем платье, до того прозрачном, что оно как бы тает и рассеивается в собственном его свечении. Однако и нагота Ваша – простите мне эту рискованную жалобу – для взоров недоступна. Вместе с тем я убежден, сударыня, что Вы обладаете телесными формами, – в противном случае, на что бы Вы надевали свой наряд?