В полночь стали некоторые выходить из хижины и рассматривать окрестность, объятую пламенем. Страшное и трепетное было зрелище! Это была клокочущая геенна, волнующаяся на необъятном пространстве. Рассвирепевший ветр метал во все стороны горящие головни и пламень. С оглушающим треском обрушивались потолки, горящие бревна и доски, в разные стороны летели железные листы с кровель. Такое разрушение стен, падение железных кровель, сводов и печей, сливаясь в один какой-то невыразимый гул и рев, поражали ужасом и погружали душу в плачевное состояние.
Во всю осеннюю ночь мы сидели в безмолвии, как узники в тесной темнице, ожидая последнего конца жизни. Мрачные мысли возмущали душу нашу то неизвестностью будущей нашей участи, то печалью, что мы остались без всякого пристанища, не имея даже, где главу преклонить. Но человеколюбивый Бог оставляет ли беспомощных без помощи и покрова?..
Сентября 6-е число. В пятницу на рассвете известили нас, что в саду купца Калинина чудесно уцелела от пожара домашняя деревянная баня. Управитель этого дома, сидевший с нами, предложил нам поместиться с ним в оной бане. Мы поднялись с ночлега и, робко озираясь на все стороны, не узнавали своей родной стороны. Вся окружность, пересекаемая улицами и переулками, коими вчера мы проходили между домами, превратилась в дикую пустыню, покрытую и загроможденную развалинами, дымящимися головнями и пеплом. Огненная буря с такой свирепостью прошла всей окрестностью, что не токмо травы или кустарника, но ни одного дерева не осталось в садах.
Огонь все полизал. Виднелись в саду, где мы укрывались, одни вековые вязы и липы, но и те, по близости к домам, обгорели и почернели до корня. Кое-где вспыхивал еще огонь.
Солнце уже взошло, небо было безоблачно, но за густыми тучами дыма ни неба, ни солнца не видно было. И тьма быстъ по всей Москве[127]. Иногда появлялось солнце минуты на три, но какое-то грозное, багровое, как раскаленное железо, так что страшно было и глядеть на него. <…>
Сестра с голодным на руках ребенком беспрестанно озиралась и искала глазами отпущенных с съестным припасом. Как вдруг услышали мы из среды народа плачевный голос: «Батюшки — батюшка! матушка!» Мы оглянулись и увидели своих отпущенных с тележкой. Мы остановились, и они подошли к нам с плачем и жалобами: «Мы всю ночь искали вас и где-где ни были; так и положили, что вас уже нет на белом свете; и думали, либо вас убили, или вы сгорели». Собравшись вместе (числом девять человек), мы шли в каком-то чаду и сбивались с пути; густой дым, смрад и курево, носившиеся над пожарищем, душили нас и скрывали от глаз отдаленные предметы, так что дороги не видно было; все сплошь покрылось пеплом и сажею. «Сюда, сюда! — кричали нам со стороны. — Куда вы пошли, вот дорога-то!»