Наконец мы добрались до бани, расположились на двух полках и несколько успокоились, благодаря Бога, что укрыл нас от осенних холодных непогод и даровал убежище, соразмерное нашему семейству.
На другой день приходит к нам больной француз, бледный и изможденный. В руках у него был бурак и небольшой узелок. Он кинул это на пол и молча лег на полу в углу. По тесноте места, нами занимаемого, крайне не показался нам этот гость. Но сей пришлец прибыл к нам не без Промысла Божия. Впоследствии он оказался нашим хранителем и всех, проживающих в бане. Добродушная сестра Надежда Егор<овна> обращалась с больным не как с врагом, но как с членом своего семейства; подавала ему чай и снабжала пищею. Когда приходили к нам французы, то больной за оказываемые ему благодеяния защищал нас и не допускал их делать нам какие-либо обиды и похищения.
Неприятели, видя везде опустошение и не находя себе ни пищи, ни пристанища, почти ежедневно приходили к нам за добычею. Приход их мы узнавали по крику русских, сидевших на крыльце. (Между простонародьем разнеслось, будто бы французы глухи и немы.) Почему, когда они появлялись, им кричали изо всей силы: «Нет у нас ничего, у нас все обобрали!»
Наша престарелая нянька (70-ти <лет>), наскучив частыми приходами мародеров, ворчала про себя: «Тьфу, пропасть какая! Да это и в мор (в 71 году)[128] тише было и спокойнее. Бывало, сидишь дома у окна и ждешь воли Божией, или вы<й>дешь за ворота смотреть, как острожные возят в телегах мертвых. Прости, Господи! Точно черти из ада. Все в кожаных тюроках, намазанных дегтем, с длинными крючьями, которыми они таскали мертвых из домов, а живых они никого не трогали. А ныне не дадут тебе опомниться; лезут один за другим, последний кусок отымают. Что за беда такая! Не попусти им, Господи! Да придет время: отольются волку коровьи слезки».
По времени небольшой запас провизии стал у нас истощаться. Некоторые прихожане, по расположению к своему духовному отцу, приносили нам рыбы, икры, огурцов, но все это было обгорелое и закопченное. Крайнюю нужду стали терпеть в ржаном хлебе. Видя такое оскудение в жизненных потребностях, я, чтобы не отягощать более пищею своего благодетеля Сергия Ив<анова>, вознамерился удалиться из Москвы к родственнику за 70 верст, где уже проживали пятеро из нашего семейства. <…>
Сентября 13-го дня, на Воздвижение Креста, Сергий Ив<анов> отслужил у себя всенощную, а на другой день, 14-го числа, в поздний вечер я отправился от Спаса из Спасской в дальний путь с сельским дьячком. На дорогу мне дала сестра хлеба и пятиалтынный. Мы пошли прямо на почтамт. Тогда улицы и переулки от пожара исчезли, во все стороны простиралось чистое поле; только и береглись, чтобы не обрушиться в погреб или колодезь. От почтамта по валу пришли к Москве-реке на набережную. Во всю дорогу никто нам не встречался.