Главнокомандующий армиями, покойный генерал-фельдмаршал князь Голенищев-Кутузов Смоленский, получив о сем донесение, сказал: «Генерал граф Сакен знал, как, жертвуя собою, облегчить меня истребить французов». После сего дал он ему отдельный корпус и случай блестящим образом служить Отечеству в продолжение кампании 1813 и 1814 годов.
Не говоря о других делах, скажу, что ретирада сего генерала в Силезию обессмертит имя его, если опишется достойным пером. Фельдмаршал князь Блюхер во время исполнения сей ретирады от Бунцлау сказал в присутствии своих генералов: «Нам надобно учиться у генерала графа Саке-на ретироваться и выводить войска из стесненных обстоятельств». Таковой отзыв сих знаменитых двух вождей, из которых один в течение одного года истребил две сильные армии — турецкую и французскую[152], оправдывается блестящими воинскими делами, и тот, кто достойно опишет воинские подвиги его, прославит вместе и свое имя.
Сын Отечества. 1824. Ч. 92. № 10
(цензурное разрешение 8 марта). С. 115–122.
Н. Скобельцын
Нечто о достопамятной войне 1812 года
На сих днях попалась мне в руки книга под заглавием: «Записки, касательно составления и самого похода Санкт-Петербургского ополчения противу врагов Отечества 1812 и 1813 годов», писанные флота кап<итан->лейт<енантом> бароном Владимиром Штейнгелем[153]. В ней, между прочим, сказано, что командир Отдельного корпуса граф Витгенштейн во время сражения 6 октября при городе Полоцке, заметя, что неприятельская конница, прорвавшись сквозь цепь наших стрелков, намеревалась расстроить и колонны, составляющие центр, быстрее молнии понесся оттуда сам по самой сей цепи, невзирая на град пуль и ядер. В это время вдруг несколько эскадронов неприятельской конницы, отделясь, напали на его конвой и едва не отняли у преуспевающих россов вожделенного их вождя, а с ним и самую победу; но присутствие духа в герое и подоспевший на помощь храбрый полковник Албрехт с лейб-драгунскими эскадронами все дело поправили. Неприятель был опрокинут и жестоко наказан за свою дерзость!
Несправедливость сего повествования оскорбила меня. Не полковник Албрехт (который, конечно, сделал бы то же, а может быть, и лучше) с лейб-драгунскими эскадронами, коих был один эскадрон, а я, нижеподписавшийся, с эскадроном, командуемым мною, лейб-гвардии Гусарского полка, в коем имел счастие тогда служить ротмистром, увидя, что немалое количество конных гренадер, называемых у французов адскими легионами, несутся мне во фланг, я поворотил свой эскадрон направо, ожидая дерзости. Уже не прежде, как по приближении их, рассмотрел я графа с одним адъютантом, почти окруженного, свиты же его не видал. Минута замедления, и он, хотя не в плену, но, наверное, был бы убит или саблями изранен. Я ударился с эскадроном гусар; схватка была довольно жаркая; но я их опрокинул, и граф был спасен. При сем мною взято в плен: штаб-офицер — 1; обер-офицеров — 7, и рядовых до 30 человек. Об убитых и раненых не упомню; преследуя далее к городу Полоцку везомые французами наши два орудия, ими взятые из роты полковника Мурузия, я отбил; и возвратился на свое место. В совершенной истине всего вышеизложенного смело свидетельствуюсь его сиятельством господином генерал-фельдмаршалом графом Витгенштейном и всеми генералами и офицерами, служившими тогда в его Отдельном корпусе.