Она придвинулась еще ближе, так что дыхание коснулось лица.
– Мертвецам нечего и некому обещать. Остается только радоваться тому, что само идет в руки. – Ингрид обвила руками его шею. – И не жалеть ни о чем.
Она коснулась его губ легко, почти невесомо, дразнясь, но не углубляя поцелуя, оставляя возможность ответить. Эрик только сейчас обратил внимание, какая она рослая: их лица оказались почти вровень. Мара едва доходила ему до подбородка.
При мысли о Маре наваждение схлынуло. Он шагнул назад и отстранил девушку, взяв ее за плечи.
– Но мы живы. И мне есть о ком сожалеть.
Ингрид помедлила несколько мгновений, глядя ему в глаза. Улыбнулась вновь, едва заметно:
– В самом деле? – Повела плечами, отодвинулась, сбрасывая его руки. Заглянув в бочку, произнесла совсем другим тоном: – Почти всю воду извела, посмотри, чтобы хватило.
– Что я, себе воды не наберу?
Она кивнула:
– Долго не возись, а то все слопаем без тебя.
Шагнула за дверь, плавно покачивая бедрами, на ходу снова распуская непросохшие волосы
Эрик мотнул головой, пытаясь отогнать внезапно всплывшее перед внутренним взором видение. Шепотом выругавшись, сотворил галлон воды прямо над головой. Помогло.
И выругался опять, поняв, что одна из двух смен одежды – на нем, вторую он уронил под ноги и обе мокры до нитки.
Опасаясь новых насмешек, он помедлил, прежде чем открыть дверь. Не вписывался он в эту компанию, совсем не вписывался. Но на его появление почти не обратили внимания: Ингрид расчесывала волосы, сидя у окна, Альмод возился у печи. Только Фроди хмыкнул:
– Стирать умеешь, а сушить нет?
Эрик покачал головой:
– Я и стирать не умею.
В университете были прачки. Были кухарки, судомойки и поломойки. Кажется, он вообще ничего не умел из того, что здесь считалось обыденным.
– Научишь? – спросил он.
Фроди кивнул в сторону Ингрид:
– Вон, смотри.
До сих пор Эрик старательно отводил от нее взгляд – еще не хватало снова начать краснеть при всех. Но теперь пришлось посмотреть. Девушка улыбнулась ему легко и безмятежно, словно произошедшее полчаса назад для нее вовсе ничего не значило – а может, так оно и было. Провела расческой по пряди волос, на глазах превратившейся из мокрой в едва влажную. Действительно не сложно, только муторно. Он вздохнул и начал стаскивать рубашку, мерзко липнущую к коже, – в конце концов, не лето, и ходить в мокром холодно, несмотря на печь.