– Почему – якобы?
– Ты в курсе, что я не писала этого назначения. Его внесли в карту потом, пока я спала, по твоей указке. Вот беда – почему-то перепутали истории болезни. И вместо одного больного чуть не отправили на тот свет другого, смерть которого была вовсе не выгодна материально. В прошлые разы тебе везло больше: вспомни случай с Анной четыре года назад, и еще один – кажется, врача звали Леной?
– Так. – Максимов задумался, продолжая дымить сигаретой и глядя на приборную доску.
Молчала и Лера. Она не чувствовала больше ни страха, ни отвращения, лишь невероятное облегчение оттого, что все сказала, больше не нужно притворяться и лгать.
– Так, – повторил шеф и поднял глаза. – Ну хорошо. Я мог бы сказать тебе, что ты сумасшедшая, у тебя начались галлюцинации и лучше всего показать тебя хорошему психиатру. Ты, наверное, хорошо представляешь, что ждало бы тебя после того, как ты изложила бы ему все вышесказанное, – лечение в психушке со всеми вытекающими отсюда последствиями. Великолепная перспектива, не правда ли, дорогая?
Максимов выжидающе взглянул на нее. Она продолжала молчать, хотя внутри у нее все похолодело.
– Однако я так не поступлю. – Он аккуратно положил окурок в пепельницу и освободившейся рукой сжал другой ее локоть. – Потому что ты мне слишком дорога и я не хочу видеть тебя слюнявой идиоткой, заколотой лекарствами, от которых все извилины превращаются в абсолютно прямые линии. Поэтому я сделаю иначе: буду говорить с тобой прямо и откровенно. – Максимов мягко взял Леру за подбородок и повернул ее лицо к себе. – Да, ты права. Не знаю уж, как тебе хватило смекалки обо всем догадаться, но, в принципе, так и есть. Я действительно помогал одиноким больным старикам уйти из жизни взамен на некоторую благодарность со стороны их опекунов или родственников, и делал это не один раз. Тебя это так напрягает?
Лера от неожиданности едва не поперхнулась. Напрягает ли ее признание в убийствах, которое она только что услышала?! Кого, интересно, оно может не напрягать?
– Вижу, ты не совсем меня понимаешь, – невозмутимо произнес Максимов, наблюдавший за ее реакцией. – Ты считаешь меня кем-то вроде убийцы?
– Просто убийцей, – сказала Лера.
– Напрасно, – покачал он головой. – Я сам так вовсе не считаю. Дело в том, что убить можно только того, кто живет, ведет полнокровную жизнь, насыщенную чувствами, эмоциями, событиями. Все те, о ком сейчас идет речь, к данной категории не относятся. Это не люди, Лера, не живые люди в том смысле, о котором я тебе только что говорил, они не живут, а лишь существуют. Причем существование их отнюдь не спокойно и безоблачно, вовсе нет! Оно полно страданий, как физических, так и моральных, да что там – оно просто невыносимо, и ты сама это видела на примере Скворцова. Посуди сама, зачем ему продолжать эту пытку? Он прекрасно осознает, что никому на свете не нужен, всем в тягость, близкие люди давно умерли или забыли про него. Ему плохо, больно, тяжко. Ты еще очень молода, живешь эмоциями, а не рассудком, а я пожил немало и могу с уверенностью сказать: он сам мечтает о смерти как об избавлении. Ему не страшно умирать. И тем, другим, тоже было не страшно, а лишь приятно.