Но бывало и так, что среди забот о курье, возле людей, на речном просторе душевные метания, которые он испытывал, представлялись мелкими, надуманными. Любовь, сомнения, неприязнь — все это в нас, это наше, мы можем принять или не принять их. Разве он раньше не любил Веру? Только она была далеко, ничего ему не обещала и оттого меньше тревожила. Все было так безнадежно, а теперь вот отнеслась к нему лучше, будто сама потянулась, стала приветливее, ближе…
«Может, поприветливее, а может, и полюбила? Ничего особенного… Раньше не любила, а сейчас взяла и полюбила!..» — думал Михаил, но на душе у него было пасмурно и гадко.
Сроду такого не бывало, а тут по ночам Михаила стали тревожить сны, и однажды приснился отец. Будто едут они верхами на конях, а кругом горит тайга. Мечутся над ней огненные облака, низким басом гудит ненасытное пламя, падают деревья, а дорога, которой они скачут, прямой просекой уходит в самое пекло…
Проснулся — в избушке жара, душно. Приоткрыл двери, проветрил и долго еще лежал в ночи с открытыми глазами, прислушивался, как где-то глухо ворчит, пробивает себе путь к большой воде ручей.
26
Вчера днем совсем неожиданно на Щучью курью прибыл Андрей Никитович, с ним старший мастер Вялкин. Вспотел начальник от трудного и опасного перехода через Обь, шапку в руках принес. Так и ходил по берегу курьи. Руки с шапкой позади, у поясницы сцепил, смотрел на сплотку сердитым вороном: повернет голову, глянет, куда надо, оценит положение и дальше. Опытный глаз объяснений не требует. Михаил с Вялкиным за ним, остальных, которые с ним хотели пойти, Андрей Никитович без слов, рукой остановил: «Делайте свое!»
— М-да-а… — время от времени морщился начальник. Не нравилось ему состояние зимней сплотки.
Вялкин беспрерывно курил, но вперед не забегал, объяснять не старался. Без слов понятно, что ничего хорошего нет — все наспех. И хотя бригада Михаила поправила, усилила крепление, но всего еще не сделала, да и пучки леса просадило от тяжести, оплавило наледью и вморозило в лед. Этого уже не поправить.
Прежде чем укладывать здесь лес, можно было построить оградительную дамбу. Мысль о ней пришла Михаилу неожиданно, когда он поздним вечером ходил по берегу и смотрел на крутой яр другой стороны реки, темневший над речными льдами.
«Будь здесь берег повыше, курье лед не был бы страшен, — подумал Михаил. — Высокого берега всего каких-то сто метров и требуется…»
Он шагами промерил самое низкое место, где курья близко подходила к реке: сто двадцать шагов.
«За лето бульдозерами вполне можно отсыпать дамбу и увеличить площадь зимней сплотки. Тогда и огороды не будем заваливать… Странно, неужели до сих пор никто о дамбе не догадался?» — размышлял он.