— Еще гостюем, погуливаем?..
— А ты хочешь, чтобы уехала? Да? — спросила она, протянула ему руки каким-то доверчивым, легким движением и слабо, виновато улыбнулась.
Михаил почувствовал, что Вера понимает, отчего он так спросил, и знает, о ком он только и думает.
«Ну и пусть! Пусть знает!» — отчаянием мелькнуло у него.
— Вот то и плохо, что не хочу!.. — вырвалось у Михаила. Как слепой, он нашел ее руку, прикоснулся к ней и пошел прочь, не оглядываясь…
Ветер трепал, перебирал жесткие волосы Михаила, разносил тепло над обскими льдами, обтаявшими пологими берегами и круто оборванными ярами огромной реки, летел над пойменными луговинами, болотами, достигал дремучей черноты вечнозеленой таежной хвои, где еще лежали снега и застойно держался холод.
Теперь это неоглядное, недавно еще убеленное снегами пространство не казалось пустынным: отчетливо виднелись опоры электропередач, постройки и избы далеких побережных деревень, и на высокой лесистой гриве, километров за двадцать от поселка Ургуль, смутно синела мачта с уставленной в небо чашей ретранслятора.
«Нет, жизнь такая как есть: что отдадут твое сердце, сила твоих рук, боль твоя, то и возвратится к тебе чужой добротой, признанием, а может, и ненавистью, — думал Михаил. — Все ведь это зависит от того, как другие поймут тебя, твою жизнь…»
28
Уха получилась наваристая, с дымным вольным запахом, который появляется только когда уха варится на костре у реки, но «сухая». Водкой на Щучьей курье не торговали, и когда Василий вызвался сбегать в Ургуль, Михаил не разрешил. На этой же стороне самая близкая деревня — в пятнадцати километрах. Прикинув расстояние в оба конца, Василий выругался, уху хлебать не захотел и объявил голодовку.
— Люди на торжественное скоро пойдут, а мы здесь… Не знаю и сказать как… — ворчал он.
Калистрат с ухмылкой полез под нары, выволок оттуда свой мешок.
— Так и быть уж, ребятушки, по случаю праздника… — развязывая горловину и посмеиваясь, сказал он. — Старуха на сугрев кинула две бутылки. Из города вроде гостинца мне привезла. Вот держите…
— Чего же ты нас морил?! — радостно вскричал Василий и подсел к сплавщикам.
Бутылки от деда принял Федька, поглядел на них.
— Парни, а ведь это минеральная вода…
От такого сообщения Калистрат замер, как был с мешком в руках, сердито уставился на Федьку.
— Она че-ж, гулевана окаянная? — спросил он в растерянности. — Что ль для слабительности мне их дала? Для чего она мне их бросила-то?..
Федька упал грудью на стол:
— Для скорости она… Чтоб недалеко бегал…
Один Василий не смеялся, и когда мало-помалу все затихли, яростно двинул Федьку в бок: