Хорошо бы по этому старому пустынному тракту помчаться километров за двадцать, туда, где кончаются леса и разлетается уклонистая голубая степь; остановиться на береговом крутояре, упасть в пожухлую траву и, отгоняя заботы, полежать, послушать тишину. А потом возвращаться в прохладных сумерках, нырять в застеленные туманом низины, дышать запахом скошенных трав, наслаждаться скоростью…
Но Леониду Горчакову надо было ехать домой — к жене своей Лиде, к Генке, к березовым чуркам, которые вот уже месяц кучей лежали у крыльца и ждали, когда Леонид возьмется за топор. Но все было некогда: с утра до вечера бился у автомашин, выгонял их из гаража на вывозку леса, горючего, кирпича, муки — не перечтешь всего, что срочно, каждый день требовалось возить леспромхозу.
И если уж куда ехать, то в город к отцу, который второй год был на пенсии и жил у своей старшей дочери Ирины. От нее Леонид недавно получил письмо: отец серьезно болен и лег в больницу, но какая у него болезнь — пока еще не определили.
Езды до города каких-то два часа, хотелось навестить отца, но дел не убавлялось: пришло распоряжение подготовить часть автомобилей в совхоз на уборку, приспело время возить сено, в тайге пошли ягоды, грибы. От посетителей совсем не стало отбоя: все шли к завгару, все торопились что-то везти и куда-то ехать. Прибавилось забот по ремонту автомашин, гаражей, котельной — настала пора готовиться к зиме, долгой и суровой в здешних краях.
Можно было круглосуточно хлопотать в автопарке, но у Леонида едва хватало терпения отработать положенное время, он ловил момент, чтобы исчезнуть быстро и незаметно. Помогал мотоцикл, и, запутывая свои следы, Леонид уезжал домой не поселком, а через лесной склад окружной дальней дорогой. Было в этом что-то воровское, нечестное, но не мог он махнуть рукой на Лиду и Генку, оставить их на долгое время одних; не мог отказаться от книг, от телевизора, с которым он, добиваясь дальнего приема, возился уже третий месяц. Никто пока не выговаривал Леониду, не упрекал его в малом усердии, но он-то сам хорошо знал, где не дорабатывал, какие делал упущения, и это беспокоило его, укоряло, злило…
— Ну, дела… Как заяц петляю! — Леонид покрутил русой, давно не стриженной головой, сердито рассмеялся и, стараясь прогнать от себя заботы, прибавил такого газу, что рубаху на спине вздуло пузырем и глаза больно засекло ветром.
На скорости он подлетел к штакетной изгороди своего дома. Слез с мотоцикла, чтобы открыть воротца, потянул скобу, да так и остался стоять… Во дворе увидал своего отца Георгия Васильевича. Отец знакомо белел лысиной, неспешно вскидывал над собой топор и разбивал чурку. Рядом лежала куча расколотых дров. На заборе висели его пиджак и соломенная шляпа.