Они долго стояли молча. Он внимательно всматривался в ее лицо, которое теперь было тщательно завуалировано морщинками, ища в нем сходство с той юной семнадцатилетней девочкой. За ними угадывалась она, красивая, такая строгая и подтянутая. Лида не узнавала его совсем. Виктора она помнила невысоким крепышом с кругленькими щечками, пышной шевелюрой. Перед ней же стоял стройный, совершенно седой с небольшой лысиной старик с огромным шрамом на лице и опирался на костыль. Да Лида и не могла ни предположить, ни подумать, что это мог быть он. Ведь она получила его последнее письмо и видела похоронку о гибели его в боях под Харьковом, которую получили родители Виктора. Лида уже давно перестала верить в чудеса, и время постепенно зарубцевало глубокие раны.
Так они и стояли молча.
— Да вы проходите в комнату, — вдруг спохватилась. Лида. — Что же мы стоим? Присаживайтесь. Расскажите, что у вас за вопрос. Вы, наверное, родитель кого-то из моих бывших учеников?
Они прошли в комнату, сели на диван и снова посмотрели друг на друга. Лида вдруг перехватила его взгляд, и он показался ей до боли знакомым. А Виктор подумал: "Узнает или нет?" Она его не узнавала. Видно, справедливы слова песни "...много белой краски у войны", и не только краски, но и способности делать из красавца калеку.
— Нет, видно, не узнаете вы меня. Да ладно, хоть я-то посмотрел на вас и это для меня счастье.
Страшная догадка, словно удар грома, обрушилась на Лиду. Кровь мгновенно отлила от ее лица и она поняла: "Это глаза Виктора, это же он".
— Ви... — не успела до конца произнести слово, привалилась к спинке дивана и потеряла сознание.
Виктор вскочил, позвал внучку Лиды, попросил ее принести воды, полотенце, нашатырный спирт. Не на шутку перепуганная, девочка тут же все принесла. Виктор открыл форточку, откупорил пузырек с нашатырным спиртом и осторожно поднес его к лицу Лиды. Она открыла глаза.
— Как же так, Виктор? Ведь ты же погиб. И мы ездили на могилку.
Затем они сидели весь день и всю ночь. Лида узнала обо всем, что произошло с ее другом юности. А он узнал, как прожила она свою жизнь без него.
— Почему же ты, Виктор, никому не дал весточки о том, что ты жив?
— Во-первых, два года меня выхаживали в госпиталях, во-вторых, когда определили мне инвалидность I группы, я не хотел быть никому обузой. И, в-третьих, я не хотел, чтобы ты была несчастной с таким изуродованным калекой. Я слишком тебя любил. Люблю и сейчас.
Из глаз Лиды брызнули слезы.
— Как же глупо ты решил. Будто любовь — это удел одного человека. Я любила тебя не за красоту твоего лица и осанку, видела в тебе, прежде всего, человека порядочного и честного. Ты был всегда моим идеалом, и никакие опалины войны для меня никогда бы не имели значения.