Бедному мальчугану явно плевать на это, но он не смеет ослушаться приказа сурового старика. Мы приходим ему на помощь:
— Пусть тогда поест риса!
— Нет, его варили в одной кастрюле с нечистым мясом!
Настаивать бесполезно, и, чтобы хоть чем-то покормить ребенка, мы даем старику сушеную рыбу и рис, который он сам сварит в одной из наших кастрюль, причем сначала добрый час будет драить ее морской водой с песком, чтобы снять с нее малейший след «нечисти».
Когда оба расправляются со своей скудной порцией, хотя у нас пропасть всякой еды (старик воспротивился даже, чтобы мальчик взял печенье, ибо в нем могло оказаться свиное сало), ребенок засыпает, завернувшись в одно из наших одеял, поскольку ему нечем даже укрыться от ночной прохлады, а старику Хазингу все же удается вытянуть меня на охоту.
Едва мы выходим в саванну, как я сталкиваюсь нос к носу с кабаном. Ослепленный близостью лампы, он с шумом нюхает воздух, пытаясь определить, что это за странный предмет. Стрелять бессмысленно: ведь это «нечистое мясо»! Продолжаем путь, опускаясь и поднимаясь с холма на холм, спотыкаясь и проваливаясь в бесчисленные рытвины, цепляясь за безжалостные шипы карликовой грудной ягоды.
Мы идем уже целый час, и безостановочное вращение головой, которой я раздвигаю верхушки трав, чтобы посветить вперед, вконец погружает меня в состояние опьянения. Не знаю, право, что за блажь после почти бессонной ночи вновь тащиться куда-то из-за старого фанатика! Мог бы есть то же мясо, что и мы: мы же не собаки! Хотя я-то знаю, что в его представлении мы немногим отличаемся от них.
Спускаемся в долину и шагаем вдоль галерейного леса. Внезапно тишину разрывает рев, со всех сторон раздается треск ветвей. Буйволы. Не знаю уж почему, но свет лампочки приводит этих зверей в ярость, и в одном случае из двух они всегда бросаются на человека.
— Гаси, туан! — кричит старик.
Я гашу, но от этого не легче. С лампой я хоть мог выстрелить в нападающего, а теперь ничего не видно, и я лишь слышу, как они топчутся и сопят вокруг. А где же старик? Такое впечатление, что он исчез. Ах негодный! Заманил меня сюда и в критический момент бросил! Ну ничего, пусть только попросит еще раз настрелять мяса для своего семейства! И вообще, черт возьми, буйволы не буйволы, а я зажигаю лампу.
— Не надо, туан, загаси! — раздается голос, как мне кажется, с небес, настолько он далек и слаб.
Каков гусь! Сам забрался на дерево, а мне теперь хладнокровно советует лечь под копыта этих разъяренных животных.
— Нет уж, я оставляю свет!
В тот же миг возобновляется страшный концерт «тум-тум-тум», земля дрожит, кусты шевелятся, но свет не пробивает листву, и мне видны только прыгающие со всех сторон тени. Вновь гашу лампочку. Тяжелые звери проносятся так близко, что мне слышно, как скребут ветви по их толстой шкуре, и меня окутывает густая волна конюшенных запахов. Затем все стихает.