Запасшись на зиму рыбой, в один из тихих осенних дней мы вышли на моторке поохотиться вдоль западного берега бухты, где я в конце лета встретил белух. Вода была гладкой как зеркало, берега пустынны, ни одной живой души вокруг. Безрезультатно проплавав несколько часов, потеряв всякую надежду хоть что-нибудь добыть, под вечер мы набрели на огромную стаю уток. Уток этих одни называют аулушками, другие — аулейками за их заунывный, протяжный крик. Уток было много, наверное больше сотни. Сбившись в стаю, они спали, вероятно устав от перелета. Мы выключили мотор, и лодка по инерции тихо въехала в середину стаи. Тогда охотники выстрелили, и все мы на некоторое время ослепли и оглохли от поднявшихся в воздух птиц и хлопанья крыльев. На воде метался всего лишь один подранок, хотя и стреляли разом из шести стволов. Утка, ныряя, стала уходить к берегу. Мы включили мотор и отправились искать ее. Вскоре на берегу заметили что-то белое и, когда подошли, увидели белуху, выброшенную волнами на берег, видимо, в последний шторм. Как и отчего она погибла, можно было теперь только гадать. Волны не успели забросать ее галькой. Охотники обрадовались: вот и привада для песцов. Но у меня на душе заныло. Здесь, на мысу, где долгими месяцами приходилось жить, как в пустыне, я стал по-новому расценивать и жизнь зверей…
Мне захотелось побольше узнать о жизни белух. Я осаждал старого плотника, прося его рассказать о белухах. И иногда он рассказывал что-нибудь о своей давней охоте. Как однажды загарпуненная белуха потащила его лодку с такой скоростью в море, что, пока он раздумывал, рубить ли канат, он оказался в такой дали от берегов, что едва не пропал. Или припоминал случай, как они с товарищем по промыслу застигли стадо белух в небольшой полынье зимой. Они набили их много, надеясь, что смогут на собачьих упряжках все вывезти на берег, но шторм взломал лед и унес добычу.
Старик частенько бывал навеселе и заодно заставлял меня слушать всякую чепуху: о том, как в молодости он бился на кулачных боях и не было ему вместе с братьями равных. Вопросы мои он иногда просто оставлял без внимания, и разговаривать с ним порой было трудно. В довершение всего он купил аккордеон и стал учиться на нем играть. Слух если и был у него когда-то, то к этому времени совсем пропал, и пальцы, привыкшие к топору и закостеневшие на морозе, совсем ему не подчинялись. Но плотник не унывал и упорно разучивал гаммы.
В последний раз он рассказал мне, что среди белух встречаются отчаянно смелые, способные даже пожертвовать жизнью ради спасения других. Ему не раз приходилось наблюдать это. Когда белух запирали в неводе, стоило добытчикам зазеваться, как одна из белух с разгону вонзалась в сеть, наматывала ее на себя и приопускала. В то же мгновение все стадо быстро уходило в образовавшуюся брешь. И об этом поморы знают с давних пор. Старика такое поведение белух всегда поражало. На это, по его словам, не был способен ни один известный ему полярный зверь…