Солнце застыло низко над горизонтом. Время близится к полуночи. Птицы приутихли, да и ручьи примолкли — чуть примораживает. По накатанной вездеходом дороге я пересекаю остров. Едва ли не от самого дома ведет меня зуек-галстучник, небольшая птичка, которая, видимо, где-то недалеко собирается сделать гнездо. Посвистывая, она отбегает, отманивая меня от тайного места, и настолько увлекается, что продолжает уводить все четыре километра. Я давно примирился с ее нравом. Вначале я бросал в нее камнем, чтобы заставить одуматься, вернуться, но потом решил не вмешиваться. Пусть, раз уж ей это нравится. И мне идти веселее.
Дойдя до южной косы, я внимательно оглядываю горизонт. Нерп на льду нигде не видно. Я приметил, что в это время они уходят под лед, согреваясь, видимо, под водой, гоняясь там за рыбкой. Мне это на руку. Со спальным мешком на плечах, не скрываясь, я спокойно могу пройти два километра по льду.
Засидку на этот раз я сделал низкой, издали она похожа на снежный надув или заструг. Нерпы привыкли к появившемуся снежному бугру. На льду я положил две оленьи шкуры — без них в спальном мешке на льду долго не пролежишь — и все готово. Прежде чем устроиться, я обошел поблизости все лунки и набил в них снегу — пусть все нерпы идут только в мою. Время меж тем катится к часу ночи. Пора и мне укладываться в свою нору. Во сколько являются тюлени на пляж, я пока не знаю, но думаю, что часам к трем они должны выбраться, потому что солнце в эту пору уже начинает пригревать.
Томительно тянется время. Небо медленно затягивается облачностью. Пропадает синева, и это меня огорчает. Облака — плохой помощник фотографу в Арктике, где все бело. Стоит спрятаться солнцу, как пропадают тени, пейзаж тонет «в молоке». А скалы острова, которые я выбрал фоном для съемки, при таком свете выглядят унылым забором. Но отчаиваться рано, может, и разнесет.
Три часа утра. Не торопятся что-то нерпы. Может, сквозь толщу льда чувствуют мое присутствие? Или облачность им мешает? Но продолжаю лежать, стараясь как можно меньше шевелиться. Удивительная тишина стоит. Каждый раз, когда я приподнимаюсь и заглядываю в дырочку в стене, мне кажется, шум получается такой, что я боюсь, как бы меня и впрямь не услышали плавающие подо льдом нерпы.
Мне видно лишь небо, ограниченное стенами засидки. Долго смотреть на него невмоготу. Хочется встать, размяться, оглядеться вокруг… Но вдруг как раз в эту минуту вздумают выбраться из лунки тюлени — тогда все труды пропали!
Лежу. Внезапно надо мной проносятся какие-то черные точки. Приглядываюсь. Белая полярная чайка! Клюв, черные глазки и лапки, кажется, существуют сами по себе, носятся в небе отдельно. Не выдай ее детали туалета, совсем была бы незаметна на фоне белых облаков. Птица кружит надо мною, слышны взмахи ее крыльев, а оперение почти неразличимо. Чайка пролетает совсем низко и внезапно усаживается рядом. Теперь, на фоне сероватого, обтаявшего на солнце весеннего снега, она кажется ослепительно белой. Птица, пошевеливая сложенными крыльями, доверительно смотрит на меня. «Может, она принимает меня за моржа или тюленя», — думаю я.