У острова подобную породу птиц я встречаю впервые, видно прилетели откуда-то издалека. Птицы эти, как и бургомистры, обычно сопровождают охотника во льдах, будь то белый медведь, песец или человек. Теперь мне ясно, зачем она здесь. Птица увидела рядом ружье и по-своему все поняла. Желает мне удачи, думая, что и ей от этой охоты что-то перепадет. Я кидаю в нее снежком — пусть другого охотника поищет, — и чайка улетает.
Около четырех часов начинаю чувствовать, что поблизости что-то происходит, хотя по-прежнему стоит тишина. Осторожно приподнимаюсь на локте и вижу — сквозь щель над снегом торчит черная, мокрая, усатая голова нерпы! Только бы не спугнуть! Я замираю. Нерпа озирается. По ее насупленному виду вряд ли что поймешь. Покачавшись как поплавок, она проваливается под снег. Оцениваю запоздало, что позицию я занял все-таки слишком низкую: воды в лунке не видно и нерпа лезет как из снежного сугроба. Только я собрался расслабиться, как она появляется вновь. Внимательно оглядывается. Легко высовывается почти до половины туловища, опираясь ластами о лед, на мгновение замирает… и скрывается под водой.
Я в отчаянии: неужели заметила? Боюсь пошевелиться, жду. И наконец, словно поразмыслив и все взвесив, нерпа легко выкатывается на лед и сразу же ложится на бок.
Она все еще настороженно поглядывает по сторонам. Я не шевелюсь, хотя уже, кажется, нет сил опираться на локоть, рука затекла. Но в это время из воды показывается вторая голова, чуть поменьше, и по тому, что нерпа ведет себя осторожнее, я заключаю, что это самочка.
Вот так удача! Как и было задумано, две нерпы лежат передо мной. Теперь только бы не спугнуть! Надо дать им возможность поспать, попривыкнуть. Осторожно откидываюсь и с полчаса без движения провожу в мешке.
Из укрытия видно, что самочка все еще не спит. Лежит в настороженной позе, спрятав голову в шею, — куль с мукой да и только, такую и снимать неинтересно. Самец давно подремывает. Просыпаясь время от времени, он потягивается, разворачивает веерообразные задние ласты, свертывает их в кулак, сцепляет, как пальцы. Осматривается и, успокоенный, изгибается, сладко зевает, почесывается, всем своим видом показывая подруге, что беспокоиться нечего.
Растомленная теплом — солнышко все же пробивается сквозь облака — укладывается на бочок и самочка. Очевидно, сны ей снятся пострашнее, чем самцу. Во сне у нерпы дергается, дрожит мелко ласт. Я навожу объектив в последний раз, считая, что можно начинать съемку. Первый же щелчок затвора подбрасывает нерп, как если бы рядом ударила пуля. Они уже в исходном положении, ласты напряжены и готовы в любой момент бросить тело к воде. Судя по показаниям дальномера, нас разделяет всего лишь одиннадцать метров.