В тот день счастье было на моей стороне, мне все удавалось. Медведь вел себя, как турист. Осмотрев все достопримечательности. он повернулся и стал медленно удаляться. Я ликовал. Все вышло по-моему: я доказал, что медведей нечего бояться. Но радоваться было рано…
Наш пес, словно убедившись, что этого медведя лаем не проймешь и бежать не заставишь, вдруг смолк и побежал рядом с ним совсем мирно, сменив отношения на приятельские. Внезапно белый исполин резко обернулся, пес оказался у его ног и по скверной собачьей привычке вздумал понюхать медвежий хвост. Зверь мгновенно насторожился, пес оказался меж его лап. Тут и грянули выстрелы, сразу несколько, один за другим: у кого-то не выдержали нервы. Медведь закричал тонко, будто лошадь. Встал на дыбы и. кувыркаясь, вставая и падая, помчался в торосы, в предсмертном страхе надеясь найти там спасение. И тут все увидели, что из бока мчавшейся к нам собаки ручьем льется кровь. Пуля попала и в нее.
Механик ругался, резко бросая бессвязные слова:
— Тоже мне люди… Тоже мне…
Старик все жалел о собаке. Два друга подняли ее и понесли перевязывать. Пес лежал молча и смотрел на всех человечьими глазами. Под утро он выполз из дома, лег перед окнами кают-компании на снежный бугор и издох незаметно, будто все еще продолжал дремать на солнышке.
За завтраком никому не хотелось смотреть в глаза друг другу. Молчали. Видно было, что охота не порадовала никого, а иных даже смутила. Когда снимали шкуру с медведя, разглядели его раны. Кости были раздроблены пулями в мелкие куски. Сразу вспомнился предсмертный медвежий вопль. Было непонятно, как с такими ранами он смог проковылять еще столько метров.
Взявшийся за выделку шкуры метеоролог через неделю отказался от нее. Вымазавшись, провоняв до корней волос специфическим запахом медвежатины, он вынужден был сознаться, что дело это ему не по душе. Он хотел было отдать шкуру своему приятелю, но тот, со смехом сказав, что у него ни дома, ни квартиры для нее нет, от шкуры тоже отказался. Повару она показалась слишком большой. И в конце концов заниматься шкурой, чтоб зря не пропадала, согласился старик. Он в одиночестве скоблил со шкуры сало, а белые чайки, как куры на птицеферме, собирались вокруг него, выхватывая мясные крошки, горласто, без устали крича, устраивая на снегу бесконечные потасовки. Веселого, задиристого нрава оказались эти птицы. По характеру, бойцовскому нраву это настоящие петухи! Птицы были не случайными гостями на острове. Здесь, на косе, в сотне метров от домов, находилось их гнездовье, и до осени они должны были скрашивать нашу жизнь.