Мои сомнения на этот счет развеял Сашка. Он вдруг заявился вечером ко мне в гости — сказал, что проезжал мимо и решил заскочить. Увидев меня в перепачканной краской футболке и с творческой безуминкой в глазах, он хотел тут же ретироваться, но я затащил его в комнату и поставил перед картинами. Сашка замер. Потом, словно маститый ценитель живописи, заложил руки за спину и тщательно обследовал все три картины, то приближаясь к ним, то отступая на шаг назад.
— Неплохие цветочки у тебя получились! — наконец вынес он свой вердикт и тем самым развеял мои сомнения насчет неясности образов.
В воскресенье утром я снова встал за мольберт, и вот результат — шесть картин. Непринужденность, с которой я их создал, привела меня в легкое замешательство — может быть, мне с самого начала следовало выбрать этот живописный стиль?
Теперь мне ужасно любопытно — если я выставлю эти картины на продажу, будут ли они пользоваться спросом? Готовы ли люди покупать то, что создано играючи, а не в муках? Конечно, мне жаль расставаться с только что написанными работами, тем более деньги за них можно выручить совсем небольшие, но такая уж судьба у картин — полюбовался художник на свое творение и тут же подарил, продал, отправил на выставку…
Каждый раз, когда показываю Эльвире новую картину, вспоминаю своего знакомого писателя. Вернее, его постоянные жалобы на то, что редактор в издательстве еще никогда не принял книгу без доработок. Всегда просит что-то подправить — дописать несколько сцен, ввести новых героев, укоротить диалоги или изменить название произведения. Хорошо, что художники избавлены от этой проблемы — если уж картина не нравится, то никто не будет просить ее написать заново.
Было бы смешно, если бы я принес картину Эльвире, а она вскользь глянула на нее поверх очков и сказала: «Знаешь, Антон, цветовая гамма мрачновата, сделай хотя бы небо посветлее… Да и лица у героев слишком злобные, пусть они будут поулыбчивей… И почему у всех в руках мечи?! Дай этому копье, а тот пусть стреляет из лука… Да и вообще, знаешь, — картина маловата! Если мы ее повесим вон в том углу, то еще кусок стены останется, а нам нужно площади экономить. Приделай-ка с правого бока еще подрамничек, пусть будет диптих…»
* * *
Просыпаюсь, как будто выбираюсь из трясины. Кажется, что целую вечность я пролежал на дне глубокого болота со всех сторон сдавленный непроницаемым желе — ни вздохнуть, ни пошевелиться. Тяжелый мертвецкий покой. Но вдруг что-то произошло, и трясина стала медленно вытеснять меня в реальность. Глоток чистого воздуха… Еще один… Мои сжатые легкие расправляются… Нехотя включается мозг… Слух… И я понимаю, какой звук меня разбудил.