Три месяца, последовавшие за трагедией с Саймоном, я день и ночь посвящал своей алмазной линзе. Я сконструировал огромную гальваническую батарею, состоящую почти из двух тысяч пар пластин: более высокую мощность я не осмеливался использовать, чтобы не прожечь алмаз. С помощью этой грандиозной машины я получил возможность непрерывно посылать мощный электрический ток через мой огромный бриллиант, который, как мне казалось, с каждым днем становился все ярче. По истечении месяца я приступил к шлифовке и полировке линзы, работе, требующей напряженного труда и изысканной деликатности. Большая плотность камня и тщательность, которую требовалось соблюдать при изгибах поверхностей линзы, сделали работу самой тяжелой и изнурительной, которой я когда-либо занимался.
Наконец наступил завершающий и интереснейший момент — линза была завершена. Я стоял, дрожа, на пороге новых миров. Передо мной было воплощение знаменитого желания Александра. Линза лежала на столе, готовая к установке на подставку. Моя рука дрожала от нетерпения, когда я обволакивал каплю воды тонким слоем скипидарного масла, готовясь к ее исследованию, процесс необходимый для предотвращения быстрого испарения воды. Теперь я поместил каплю на тонкую полоску стекла под линза и направив на нее, с помощью призмы и зеркала, мощный поток света, я приблизил свой глаз к крошечному отверстию, просверленному через ось линзы. На мгновение я не увидел ничего, кроме того, что казалось освещенным хаосом, огромной, светящейся бездной. Моим первым впечатлением был чистый белый свет, безоблачный и безмятежный, и безграничный, как само пространство. Осторожно и с величайшей осторожностью я опустил линзу на несколько волосков. Чудесное свечение все еще продолжалось, но когда линза приблизилась к объекту, моему взору открылась сцена неописуемой красоты.
Казалось, я смотрю на огромное пространство, границы которого простирались далеко за пределы моего зрения. Атмосфера волшебного сияния пронизывала все поле зрения. Я был поражен, не увидев никаких следов животной жизни. По-видимому, ни одно живое существо не населяло это ослепительное пространство. Я мгновенно понял, что с помощью чудесной силы моей линзы я проник за пределы более грубых частиц водной материи, за пределы царства инфузорий и простейших, вплоть до первоначальной газовой глобулы, в чью светящуюся внутренность я смотрел, как в почти безграничный купол, наполненный сверхъестественным сиянием.
Однако это была не блестящая пустота, в которую я смотрел. Со всех сторон я видел красивые неорганические формы, неизвестной текстуры и окрашенные в самые очаровательные оттенки. Эти формы представляли собой то, что можно было бы назвать, за неимением более точного определения, слоистыми облаками чрезвычайно диковинными — они колыхались и распадались на растительные образования, и были окрашены великолепием, по сравнению с которым позолота наших осенних лесов — как шлак по сравнению с золотом. Далеко в безграничную даль простирались длинные аллеи этих газообразных лесов, тускло прозрачных и окрашенных в призматические оттенки невообразимой яркости. Свисающие ветви колыхались вдоль текучих полян, пока каждая перспектива, казалось, не пробивалась сквозь полупрозрачные ряды разноцветных свисающих шелковых вымпелов. То, что казалось то ли фруктами, то ли цветами, переливающимися тысячью оттенков, блестящими и постоянно меняющимися, пузырилось на кронах этой сказочной листвы. Не было видно ни холмов, ни озер, ни рек, ни живых или неодушевленных форм, кроме тех обширных полярных сияний, которые безмятежно плыли в светящейся тишине, с листьями, плодами и цветами, мерцающими неизвестными огнями, нереализуемыми простым воображением.