Именно эта, мнимая идеалистическая жизнь этих существ вызвала у меня такое сильное отвращение от моего существования среди них. Если бы те, кто нашел такой недостаток в нашей цивилизации, кто пытался революционизировать человеческую жизнь и человеческие пути и нарушить условия, установленные Всемогущим в Его бесконечной мудрости, могли бы быть здесь со мной. Как бы хотелось, чтобы эти социалистические агитаторы были вынуждены существовать здесь, среди этих существ.
Что угодно, только не такое положение вещей. Временами мне кажется, что я сойду с ума, и я ловлю себя на том, что жажду чего-нибудь, чего угодно, чтобы нарушить эту машинную монотонную жизнь вокруг меня. Гнев, раздоры, битвы, да, даже война со всеми ее ужасами была бы желанной.
Прошло много времени с тех пор, как я написал свои строки. И теперь я знаю, что, вне всякого сомнения, я обречен провести все свои дни среди этих странных существ. Снова и снова я пытался найти выход, найти способ подняться в горы, ибо отчаяние гнало меня, и смерть на покрытых льдом пустошах полярных областей казалась предпочтительнее жизни здесь. Но хотя я был силен, здоров и работоспособный, как всегда, по какой-то странной причине я не мог взобраться на эти скалы. Возможно, это еда или питье лишили меня силы подняться даже на умеренные высоты. Пребывание в этом воздухе с его бесконечным синим светом возымело свое действие, и, подобно существам, обитающим здесь, я не могу жить там, где когда-то не чувствовал никаких вредных последствий. Но какова бы ни была причина, факт остается фактом: каждый раз, когда я достигал высоты в несколько сотен футов, мои мышцы подводили меня, моя сила уходила, и я был вынужден сдаться. Я безнадежно заперт здесь, как в тюрьме, и все же птицы приходят и уходят по своей воле, и я завидую им так, что не выразить словами, когда я наблюдаю за ширококрылыми и большими белыми альбатросами и крикливые чайки знают, что на своих крыльях они могут подняться над окружающими горами и покинуть эту часть мира ради другой, которую я никогда больше не увижу; что, без сомнения, они смотрят на моих собратьев, на широкое синее море, на корабли с белыми парусами и большие роскошные пароходы, те же самые невыразительные глаза обращены на меня и на существ, обитающих здесь, в этой невообразимой стране.
Одному из этих вольных крылатых созданий, этих старых друзей, ежегодно прилетающих из-за края света, я вскоре доверю этот рассказ. Может быть, она никогда не достигнет человека. Птицу может постигнуть катастрофа, а может, она никогда не посмотрит на цивилизованного человека. Или, опять же, хотя десятки, сотни моих собратьев видят этих существ, все же это может пройти незамеченным, и сообщение может не быть прочитано. Но есть шанс, что с металлическим цилиндром, в который я помещу свой рассказ, свисающим с его ноги, альбатрос привлечет чье-нибудь внимание. Возможно, его гнездовье находится рядом с какой-нибудь группой китобоев или даже рядом с поселением, и я цепляюсь за этот шанс. Я не боюсь, что цилиндр отделится или даже сломается, несмотря на грубое обращение, которое он, несомненно, получит, и даже если птица не будет найдена или цилиндр не будет обнаружен в течение многих лет, он и его содержимое будут целы. Я выбрал для цилиндра самый прочный и твердый из многих сортов металла, металл, который намного тверже стали и который может быть открыт или сломан только огромной силой или жаром, большим, чем огонь, и я использовал прозрачный сорт металла, чтобы любой, кто найдет его, мог увидеть, что он содержит рукопись, потому что я хорошо знаю, как любопытны человеческие существа, чтобы прочитать любой клочок письма, который подобран в плавающей или выброшенной на берег бутылке. Герметичный цилиндр сохранит рукопись, а надпись сделана жидкостью, которую я нашел среди отходов или побочных продуктов серной фабрики. Она несмываема и не выцветает, а шнур, которым я прикреплю цилиндр к моей птице-вестнице, сделан из самого прочного плетеного металла и не может быть разорван никакими обычными средствами.