Отец протоиерей на всякий случай вошёл в приёмный покой и обратился к секретарю митрополита Николаю Васильевичу Данилову.
– Не могли бы вы как-нибудь передать высокопреосвященному сии рисунки?.. Не сомневайтесь, всё составлено по канонам!
– О чём вы просите, батюшка! – с досадою ответил Данилов. – Владыка не встаёт с постели и просил послать за доктором!
– Виноват… – тяжело вздохнул настоятель. – Дело-то стоит… Боюсь, мастеров у нас переманят.
Всё же отец Иоанн медлил уходить, приметив, что секретарь задумался.
– Покажите мне, батюшка, ваши рисунки, – неожиданно попросил он. – Так… так… Алексей, можно доложить владыке об отце настоятеле.
– Не смею, не приказано, – ответствовал молодой послушник и с укором глянул на отца Иоанна.
Батюшка смутился. И чего он, в самом деле, лезет к больному митрополиту! Ну, замедлится возобновление холодной церкви – велика ли беда? Значит, такова воля Божия… Уходить надо…
И всё-таки стоял, ожидая ушедшего во внутренние комнаты секретаря. Данилов вернулся через несколько минут и объявил:
– Пожалуйте, владыка вас просит.
– Что вы сделали? – испугался отец Иоанн. – Я лишь передать хотел… Ну чего я буду тревожить больного? Моё дело неважное и не к спеху!..
– Пожалуйте, пожалуйте, после поговорим, – с непонятной полуулыбкою отвечал секретарь. – Уложитесь в десять минут.
Перекрестившись и сотворив молитву, со страхом миновал настоятель комнату с огромным зеркалом, с большим образом преподобного Сергия и портретом покойного митрополита Платона, открыл дверь, раздвинул тяжёлые малиновые портьеры и вошёл в кабинет. На диване с высокою деревянною спинкою лежал митрополит в холщовом коричневом подряснике, укрытый овчинным полушубком.
– Что у тебя, покажи, – слабым голосом спросил он, с трудом поднимая голову с высокой белоснежной подушки.
Протянутую кипу бумаг и рисунков принял с явной неохотой, но стал разбирать.
– Доброе дело делаете, доброе… Подай мне перо.
Отец Иоанн дрогнувшей рукою взял со стола одно из хорошо очищенных перьев, обмакнул в чернильницу и протянул митрополиту. В верхнем углу прошения тот аккуратно написал: «Дозволяю. М.м. Филарет» – и небрежно отложил бумагу.
– Премного благодарен вам, высокопреосвященнейший владыко! – с чувством сказал настоятель. – Не смею долее утомлять вас…
– Ты погоди… – голосом потвёрже ответил митрополит, разглядывая рисунки. – Этот вот для какого ряда иконостаса?
– Для верхнего, владыка. Образ Пресвятыя Троицы.
– Вижу. Слишком живо написано, благолепия недостаёт… В иконописи мы применяемся к обыкновенному восприятию человеческому, но видимое понимать надо духовным и высшим образом. Как в Писании сердце Божие значит благость или любовь Божию, так и на иконе руки Божии означают всемогущество… а тут кулачищи мужицкие. Исправить следует…